Георгий Чулков - Метель

Когда князь и Танечка ехали с Островов домой, было утро, шестой час. На Каменноостровском проспекте, недалеко от Троицкого моста, их весьма удивило одно как бы видение, то есть это было вовсе не видение, а самая настоящая действительность, но действительность какая-то непонятная, однако.

На длинной скамейке, у решетки сквера, сидели старушки, в один ряд двенадцать старушек, все в белых больших чепцах, все с четками в руках. Они сидели чинно, устремив глаза куда-то вдаль. Князь и Танечка переглянулись, недоумевая. Как могли попасть на Каменноостровский проспект эти благочестивый старушки в такой ранний час? Было в них что-то странное и жуткое. Зачем они пришли сюда?

У молодого князя был в городе pied-a-terre [5] Временное жильё, квартира или дом, куда хозяин только наезжает, но не живёт постоянно ( фр .). , на Сергиевской.

Само собою разумеется, молодой князь, вернувшись домой, спать не лег, а сел писать стихи. Стихи сложились удачно. Утром он их отправил Танечке с посыльным.

Через несколько дней князь встретил Танечку на вернисаже «Мир Искусства». Стоя у белой колонны и следя глазами за вереницею знакомых примелькавшихся лиц, князь чувствовал томление, тревогу и даже головокружение, неиспытанное им до той поры. Князь надеялся встретить здесь Танечку и ждал ее.

— Она придет, она придет, — думал князь, рассеянно оглядывая всех.

В это время он увидел Александра Петровича. В своей бархатной куртке, с галстуком, слишком пышным и назойливо развевающимся, он был чем-то неуместным на этой строгой, изысканной, тонкой и чуть-чуть суховатой выставке. Его нескладная высокая фигура и длинные руки, которыми он размахивал, вызывали улыбки. Но простодушный Александр Петрович, не подозревая вовсе, что на него посматривают косо, прижал в угол одного весьма известного художника и что-то ему объяснял с горячностью, неподходящею к тону петербургского вернисажа. Тщетно знаменитый художник старался уклониться от махающего руками Полянова.

Но присутствие на выставке Александра Петровича было для князя добрым знаком. И в самом деле не прошло и пяти минут, как Игорь Алексеевич почувствовал, что в зал вошла Танечка. Он не видел ее, но уже был уверен, что она здесь, что она недалеко от него и он сейчас увидит ее.

Под руку с юным правоведом прошел поэт, автор прославленных «Александрийских песен». На миг глаза князя встретились с его большими круглыми глазами, грустными и томными. Меценат, приехавший из Москвы, с желтым сонным лицом, тащился лениво за своей красивой улыбающеюся женою, еврейкою, по-видимому. Появился великий князь в мундире в сопровождении какого-то немолодого уже господина, который что-то ему объяснял вполголоса, почтительно посмеиваясь и несколько раз повторяя одну фразу громче других:

— Chacun son goût, votre altesse… [6] О вкусах не спорят, ваше высочество ( фр .).

И через минуту опять то же самое.

И великий князь, и поэт, и меценат прошли перед Игорем Александровичем, как что-то неясное, туманное и неопределенное. Но там, за толпой, была она. И только это одно было важно.

Мимо Нерадова прошла медленно известная поэтесса, высокая тонкая, неуверенно ступающая по паркету, как будто разучившаяся ходить по земле. За нею следовали какие-то в смокингах молодые люди, пытавшиеся тщетно обратить на себя внимание рассеянной поэтессы.

Но и поэтессу не заметил князь Игорь. Он чувствовал одну только Танечку и ждал ее.

И даже знаменитый когда-то художник, изнемогающий теперь от бессильной зависти и старческой раздражительности, своею бесцеремонною и откровенно-громкою бранью по адресу выставки, не отвлек Нерадова от его напряженного и сосредоточенного предчувствия.

Наконец, князь увидел Поляновых — мать и дочь. Анна Николаевна одетая в голубое с претензиями платье, декольтированная, загримированная неосторожно, обращала на себя внимания своею лихорадочной возбужденностью. Танечка, вся в черном, шла рядом с матерью, сдвинув бровки, и по-видимому, как всегда страдала за мать.

И вот уже князь Игорь ничего не видел кроме Танечки. Он только видел эти строгие сдвинутые брови, ее загадочный под темными крылышками ресниц чуть косящий взгляд, ее живой и нежный рот и волнистую прядь волос около маленького розового уха. И от сознания, что он может подойти к ней и коснуться ее руки, у него кружилась голова и сердце неровно билось.

Теперь все стало по-иному. Толпа оттеснила Поляновых от князя. Но уж все вокруг изменилось. Все предметы как будто бы сдвинулись с места. Зал наполнился каким-то странным голубоватым светом. Его видел один только князь. Зато он вдруг потерял способность наблюдать и рассматривать предметы в их цельности. Он успевал только заметить часть картины, половину человеческого лица, услышать обрывок фразы, но сосредоточиться на чем-нибудь одном, хотя бы на мгновение, он уже не мог.

Прямо перед князем висело огромное полотно, на котором была написана странная голубая лошадь и голый розовый мальчик на ней. Князь различал только большую голову лошади, но все прочее заволакивалось каким-то непроницаемым туманом. По-видимому, прошел человек под руку с дамою, но князь успел увидеть лишь толстую золотую цепь на мужском жилете и белую холеную руку с розовыми ногтями, сжимавшую черепаховую ручку лорнета. Кто-то сказал: «признаются, разумеется. Однако, mon ami»… Князь слышал две произнесенные фразы, но до его сознания долетели только конец первой и начало второй…

— Схожу я с ума, что ли? — подумал князь, чувствуя, что он не владеет собой. — «Признаются, разумеется»… Что? Что такое? «Однако, mon ami»… Ничего не понимаю. Она там. Я знаю. Откуда этот свет? Это от нее такой свет? Вздор! Какой вздор, Господи! Но почему же такая голубизна вокруг?

Вдруг все стало дивным и чудесным. Перед князем стояла Танечка.

— Правда, как хорош Сомов? А все-таки его «Дама в синем» самое лучшее, что ему довелось написать.

— Да, да! — Радостно соглашался князь, чувствуя, что черная бархотка на шее Танечки влечет его к себе, как талисман.

Танечка подняла свои темные пушистые ресницы и чуть косящий ее взгляд скользнул по лицу князя, обжигая его.

Они стояли теперь в нише у окна. Она заметила, что Игорь Алексеевич худо собою владеет, и, догадываясь, что причина этой его лихорадки в ней самой, в Танечке, растерялась и смутилась.

В это время раздался громкий голос Анны Николаевны:

— Какая неудачная выставка! Вы подумайте! Если бы не картины Александра Петровича, смотреть бы не на что…

— Не в том дело, дорогая моя. Не в том дело, очаровательница, — бормотал Сусликов, вертевшийся около нее с ужимками обезьяны.

— Как не в том дело? Что? — удивилась Анна Николаевна.