Алексей Будищев - Пробужденная совесть

— Ты чего? — спросил он, присаживаясь к нему на постель. — Чего ты?

Пересветов молчал и смотрел на Беркутова тусклыми глазами.

— Ты чего не спишь? — повторил свой вопрос Беркутов.

— Выплыл, — прошептал Пересветов, вздрагивая.

Подушка сильней заколебалась на его коленях.

— Выплыл, — повторил он с тоскою. — Кровь-то человеческая за мной следом, видно, идет.

Беркутов встал и дал ему стакан воды. Тот выпил его весь до дна и благодарными глазами заглянул в глаза Беркутову. Затем он положил в изголовье подушку и улегся снова, натянув до шеи одеяло. Он выглядывал донельзя утомленным. Его борода слегка вздрагивала.

— Дашь ли ты мне денег? — спросил Беркутов.

— Н-не знаю, — отвечал Пересветов. И через минуту он с тоскою добавил: — Не надо было мне говорить о двух калачах, Михайло Николаич. Все это неправда, что ты говорил. Все неправда!

Беркутов улегся и скоро заснул.

На следующий же день он, утром, пока еще Пересветов спал, отправился домой. Его сильно беспокоило несколько предположений. По дороге он встретил столешниковского объездчика. Тот ехал верхом в Аляшино.

— Правда, что труп Трегубова всплыл против нашей усадьбы на перекате? — спросил он.

— Нет, — отвечал объездчик, — у нас, слава Богу, все благополучно. А кто вам сказывал?

— Да в городе болтают, — соврал Беркутов. «Ну, не собака ли, — подумал он о Пентефриеве, — ведь он нарочно это мне соврал, чтобы посмотреть, какое впечатление произведет на меня это известие. В самом деле, как бы мне не влететь в это дело, как кур во щи!» Он пощупал в своем кармане стамеску и снова подумал: «Нынче же нужно бросить ее в Калдаис, а то, пожалуй, разлетятся и ко мне с обыском».

На минутку он завернул в усадьбу Пересветова и, привязав к воротам лошадь, вошел во двор. Настасья Петровна увидела его в окно и закивала головой. Она как будто даже обрадовалась ему. Он подошел к окну.

— Ну, что? Видели моего мужа? — спросила его Пересветова.

Беркутов глядел на ее хорошенькое личико.

— Видел, — отвечал он, — нехорошо он ведет себя, Настасья Петрова! Совсем нехорошо! — Беркутов покачал головой.

В глазах Пересветовой отразился испуг.

— А что? — спросила она.

— Да что, пьянствует он там, а пьяному, знаете ли, и море по колено. Пьяный язык болтлив. Того и гляди, проболтается он.

Настасья Петровна потупила глаза. Ее исхудавшие руки дрогнули.

— В чем он может проболтаться? — прошептала она, не поднимая глаз. — Ни в чем мы с ним не виноваты, зря вы нас обижаете, Михайло Николаич.

Беркутов коснулся ее руки.

— Зачем вы скрываете от меня? — заговорил он вполголоса. — Я ваш друг, я ваш искренний друг, и мне больно, что вы не искренни со мною.

— Ни в чем мы не виноваты, — шептала Настасья Петровна, — грех вам обижать нас.

— Ни в чем? — спросил Беркутов и тотчас же добавил: — Да я вас ни в чем и не виню. Я говорю вам только, что Валерьян Сергеич глупо себя ведет. Ужасно глупо! Он сам навлекает на себя подозрения. Поговорите-ка вы с ним на этот счет! Я только для этого вам все и сообщил. Для этого и к вам заехал. Из расположения к вам же, я совсем не желаю вас обижать, голубушка! Так до свидания, родная, — добавил он, — мне домой пора, и так прогулял много.

И, пожав руку молодой женщины, он пошел было к воротам, но, точно о чем-то вспомнив, снова поспешно вернулся к окну. Настасья Петровна сидела в глубокой задумчивости; она не слыхала его шагов.

— Настасья Петровна, — позвал ее Беркутов и тихо коснулся ее локтя.

Пересветова подняла на него глаза.

— Зачем вы скрываетесь от меня, Настасья Петровна? — заговорил Беркутов, подчеркивая каждое слово. — Ведь я же прекрасно знаю, что вы отворили мужу окно кабинета, а он ограбил и задушил Трегубова своими руками.

Пересветова глядела на Беркутова потемневшими полными ужаса глазами.

— Поверьте, я вас не выдам, — продолжал между тем Беркутов, — наоборот, я хочу сказать вам, что если вам будет очень тяжело, если вам понадобится помощь, приходите ко мне; может быть, я как-нибудь сумею выручить вас из опасности. До свидания, — добавил он, приподнимая с курчавой головы свою крошечную шапочку. — До свидания, голубушка.

Вечер был тусклый и хмурый. По небу целыми стадами ходили серые с изодранными краями тучи. Ветер дул беспрерывно. Пересветов возвращался из города к себе в усадьбу. Он сутуло сидел на своих дрожках и задумчиво глядел перед собою усталым взором. Он думал.

Только бы ему помотаться как-нибудь год. Улик на него нет никаких, и если он не донесет сам на себя, никто не посмеет тронуть его даже пальцем. Деньги тоже припрятаны им в безопасное место, и на этот счет он может быть вполне спокоен. А сам на себя он ни за что не донесет, сам себе он не враг. И Беркутову он не даст ни гроша. Это тоже верно.

Он пошевелился на дрожках. «Из таких денег, — подумал он, — единый грош уделить жаль. Дорого они пришлись мне, и на ветер их мотать я не стану!»

Он тронул караковую лошадку вожжами и снова задумался. А через год пусть продают его именье с молотка. Это совсем снимет с него всякие подозрения.

И тогда он пойдет в лес к старому дубу и возьмет у него свои деньги. С ними он уедет куда-нибудь далеко-далеко, на Кубань, на Иртыш, или к казакам на Дон; там он купит себе хороший участок, выстроит хозяйственную усадьбу и заживет с женою припеваючи. Работать он будет, не покладая рук, будет заниматься и земледелием, и скотоводством, и торговлей. На Иртыше можно будет держать гурты мясного скота, на Дону пли Кубани — тонкорунную овцу. Он заведет торговлю с Москвой, с Нижним, с Астраханью, и, глядишь, через пять лет у него будет миллион. И тогда он пожертвует двести тысяч на церковь, где каждое воскресенье он будет молиться за свою грешную душу и за душу убиенного им Прохора.

Пересветов вздохнул.

Только бы ему выдержать год, только бы выдержать еще единый годочек!

Пересветов стегнул лошадь вожжою и поехал рысью. Его взор загорелся энергией. Он даже несколько выпрямился на своих дрожках.

«На Кубани хорошо будет, — думал он, — земли там недорогие, за сто тысяч можно будет целую область отхватить. А денежки свои я вот каким способом могу оказать. Как продадут у меня именье, поеду в Нижний на ярмарку, заведу знакомство с именитым купечеством и буду, что ни день, в карты с купцами играть. Выиграю десять рублей и сейчас же на всех перекрестках закричу, что тысячу выиграл. Выиграю двадцать, — закричу: две тысячи. А там после времени поди, пожалуй, справляйся!» — Он усмехнулся и снова весь отдался своим думам. — «На Кубани земли дешевы; если хорошенько поискать, за сорок пять рублей десятину как угодно можно купить. За девяносто тысяч две тысячи десятин отхватить ложно. На обзаведение тысяч десять придется убухать. Это, стало быть, сто».