Александр Зиновьев - Нашей юности полет

Прежде всего хочу довести до вашего сведения, что есть две формы информирования власти, которые обычно смешивают, но которые принципиально различны. Первая форма - отчеты официальных сотрудников органов и штатных осведомителей, давших подписку быть осведомителями (стукачами). Вторая форма - письма граждан, не являющихся штатными осведомителями и сотрудниками органов. Лишь во втором случае уместно слово "донос". Я его и буду употреблять в этом втором, узком смысле. Для первого же случая буду употреблять термин "донесение". Различие этих форм существенно. Первая форма (отчет) - принудительна, вторая - добровольна. Первая является формальной, бюрократичной, рутинной; вторая - существенной, искренней, творческой. Разница между ними похожа на разницу между тем, что и как люди делают в колхозах на государственной земле, и тем, что и как они делают на своих приусадебных участках. И связаны они подобным же образом.

Стукач! Как много в этом слове для сердца русского слилось! Кому из вас не приходилось быть стукачом?! Как, неужели вас миновала чаша сия?! Ни за что не поверю! Но если даже вы не врете... А вы скорее всего врете, надеясь на то, что списки осведомителей на самом деле были уничтожены после хрущевского доклада (такой слух ходил) или что (в случае, если этот слух был ложным) органы своих не выдают, и вы свою роковую тайну унесете (если уже не унесли) с собою в могилу. Но пусть вы не врете. Так неужели вы гордитесь этим? Напрасно! Это вы перед западными наивными младенцами можете красоваться своей непричастностью к органам. А меня-то вы не проведете. Я-то знаю, что если уж вас органы обошли своим вниманием, то, значит, вы просто были недостойны их внимания. Значит, вы такое ничтожество, что даже органы сочли нецелесообразным с вами связываться. Если бы они предложили вам сотрудничество, то вы не устояли бы, это я точно знаю, и согласились бы. Если бы вы хоть что-нибудь из себя значили, то органы наверняка предложили бы вам сотрудничество. Я это говорю не ради красного словца. Спросите любого сотрудника органов, и он вам скажет то же самое: все мало-мальски значительные индивиды, получившие предложение сотрудничать с органами, дают на то свое добровольное согласие. Число предлагающих услуги по своей инициативе не поддается учету. Бывают, конечно, редкие случаи, когда индивид отказывается от такого сотрудничества. Но в таких случаях индивид удостаивается особо высокого доверия, и ему разрешается отказываться или хотя бы считать себя отказавшимся.

Я привел вышеизложенную справку вовсе не для того, чтобы унизить вас. Ничего подобного. Я не нахожу ничего унизительного как в слове "стукач", так и в самом положении индивида, обозначаемом этим словом. Более того, я считаю, что стукач есть самая трагическая и ложно понятая фигура в истории человечества. Он выполняет в обществе самые благородные функции. Но при этом он вынужден скрывать ото всех свою социальную роль, а будучи разоблачен (что бывает очень редко), подвергается всеобщему презрению. И человечество так никогда и не узнает имен своих самых выдающихся стукачей.

Я стукачом тоже не был. Я этим не горжусь. И не говорю об этом вслух. Во-первых, я знаю, что мне все равно никто не поверит. А во-вторых, если и поверят, то подумают именно то, что я сказал выше. Тот, кто пожмет мне руку в знак признания моего мужества, будет, увы, всего-навсего наивный идиот. Я употребляю здесь выражение "наивный идиот", чтобы подчеркнуть уровень интеллекта такого потенциального доброжелателя. Каждое из выражений "наивный" и "идиот" по отдельности тут было бы достаточно, я знаю. Но наивный идиот -это есть нечто такое из ряда вон выходящее, что даже обычный идиот пожимает плечами и презрительно изрекает "Вот идиот нашелся!". Между прочим, пока еще никто мою мужественную руку не пожал за то, что я не был стукачом!

Я не был стукачом не потому, что не хотел или героически сопротивлялся, а просто за ненадобностью. Меня вызывали в органы, и не раз. Беседовали. Я бы согласился на любое предложение, если бы мне более или менее настойчиво сделали его, хотя бы намекнули на это. Но никаких предложений не последовало. Каждый раз, когда беседа кончалась, я подписывал бумажку о неразглашении состоявшегося разговора, а сотрудник, беседовавший со мной, подписывал пропуск на выход и произносил стандартное "Вы пока свободны". Я так и не понял до сих пор, что означает это выражение "пока" - профессиональную шутку (мол, вас пока сажать не будем) или профессиональное доверие (мол, вас пока оформлять в качестве осведомителя не будем). Не усматривайте в моем поведении страха быть посаженным. Сейчас у нас людей, которые не лезут в политику, не сажают без достаточно серьезных причин. И если вы - наш человек, вам бояться нечего. А я был, есть и буду до конца нашим человеком. Я был вполне приличным комсомольцем, а потом столь же приличным членом партии. И если бы я согласился сотрудничать с органами формально, то не из страха наказания за отказ, а совсем по другим причинам. Моему приятелю предложили стать осведомителем в первую же беседу. Он, конечно, сразу же согласился. Но у него на это был особый расчет - он собирался вообще пойти по этой линии, т. е. со временем (после университета) пристроиться работать в органах. Я сказал ему, что органы меня почему-то не вербуют в свои осведомители. Он счел это вполне естественным.

- Мы, - сказал он с некоторой долей презрения (с первой же минуты своего функционирования в качестве стукача он ощутил свою принадлежность к великому братству, именуемому абстрактно "органы"), - неохотно привлекаем таких апатичных индивидов, как ты. Ты не тянешь на роль сотрудника органов.

Не могу сказать, что меня обрадовала эта откровенность приятеля. Меня это даже задело. "Погодите, - подумал я в тот момент, - может быть, пробьет и мой час". Но это не было предчувствием или затаенной страстью моего поведения.

Донос был изобретен на Западе (вспомните Иуду!). Потом вместе с христианством он проник в Россию. В сталинские годы достиг здесь высочайшего расцвета. Теперь на Западе его рассматривают как чисто советское явление. Но так ли это?

В свое время мне пришлось принимать участие в одном исследовании. Предмет исследования - доносы. Мы рассмотрели более двадцати тысяч доносов, которые практически охватили все сферы общества, все основные типы профессий, все слои населения, все основные иерархические ступени структуры общества. И темы доносов были вполне репрезентативны. Если бы я смог сохранить хотя бы копии этих доносов и опубликовать на Западе, эффект был бы потрясающий. Но мне тогда мысль о такой перспективе показалась бы кощунственной. А запомнить эти доносы было невозможно, да я и цели не имел такой. Содержание их я, конечно, могу восстановить. Но это было бы неинтересно: оно вошло в банальные общие выводы. Интересное в них подлинность, сама форма их записи. Никакой писатель, будь он сверхгением, не способен выдумать ничего подобного.