Владимир Сорокин - Роман

- Воеводин - мой жених, - проговорила Зоя со спокойным равнодушием, Осенью я выхожу за него замуж, и мы едем в Англию.

Роман молчал.

- Я знаю, ты осуждаешь меня. Считаешь дурной, сумасбродной... Но, понимаешь, мне так скучно...

- Скучно? - переспросил Роман, - тебе скучно? В это трудно поверить.

- Не то, чтобы скучно, - пожала плечами Зоя, - А как-то все опостылело, надоело. Родные, знакомые, ухажеры. Все глупо, однообразно.

- И любовь - тоже скучно? - неожиданно для себя спросил Роман.

- Любовь... - еле слышно произнесла она, - Ты знаешь, мне кажется, я просто не представляю, что это такое. И никогда не узнаю... Но, ты только не думай, тебя я любила, как могла. Да... странно, все это - детство, юность. Крутой Яр, наши с тобой встречи под липами - все это ушло куда-то в один миг и вот здесь, - она коснулась груди, - Только пустота и скука. Скука, скука...

Она смолкла, сцепив руки и подняв их ко рту.

Роман вглядывался в ее отрешенное лицо и постепенно понимал, что ей - Зое Красновской, той самой неутомимой, бесстрашной, сгорающей от интереса к миру, теперь действительно скучно. Он словно коснулся ее души и почувствовал ледяной холод. Это открытие заставило его оцепенеть. Зоя молчала, стоя неподвижно. Молчал и Роман. Сумерки сгущались, туман повис над рекой. От старого колодца пахло речным песком и прелыми досками.

Зоя первая нарушила тишину:

- Да. Не получилось у нас разговора.

Роман спросил:

- Почему ты решила уехать?

- Мне все здесь опротивело, надоело. Я, понимаешь ли, совсем недавно поняла, что я в душе - не русская. Не люблю я Россию.

- Не любишь?

- Не люблю. Какой-то серый мир. Пьяный, темный. И скучный. Мне так здесь скучно, Рома...

Она вздохнула и, вдруг быстро подойдя к нему, крепко взяла за руку, заговорив горячо и сбивчиво:

- Послушай, послушай... давай уедем, давай уедем вместе. Ты думаешь я люблю этого Воеводина? Да я к нему безразлична, понимаешь, безразлична! Если я и любила кого, так только тебя, Рома. А с ним... я решила, потому что все меня бросили, и ты бросил, не приехал, а он, он меня увозит отсюда, увозит, поэтому и согласье дала, только поэтому...

Глаза ее блестели в темноте.

Сжав руку Романа еще сильнее, она приблизилась к нему.

- Рома, прошу тебя, давай все забудем, возьми меня, уедем куда-нибудь, в Париж, в Англию, в Германию - куда угодно, только увези меня! Я все брошу, родных, Воеводина, все, только увези меня из этой грязи, серости, глупости, увези... понимаешь я...

Она замолчала и выдохнула:

- Я жить хочу. А тут я, как мертвая.

Роман молчал. Сердце его тяжело билось.

С трудом разжав губы, он проговорил:

- Я люблю Россию.

Минуту она смотрела ему в глаза, потом, отпустив его руку, шагнула в сторону. Ее лицо в темноте казалось гипсовым слепком.

- Прощай, - шепнули ее губы.

Повернувшись, она пошла вдоль берега и вскоре скрылась в темноте, среди ивовых кустов. Роман долго стоял, вслушиваясь в звуки ее удаляющихся шагов, словно наблюдая за угасающим пламенем сгоревшей до конца свечи.

Огонь их любви, три года назад горевший ярко и сильно, потух навсегда.

IX.

Простившись с Зоей, Роман выкурил папиросу на берегу все той же безымянной крутояровской речки, бросил окурок в воду и направился домой не слишком прямой дорогой.

Душе его было в эту ночь как-то легко и непривычно спокойно.

В темноте, мимо спящих изб, в которых спали нагулявшиеся хмельные крутояровцы, он шел со спокойствием местного призрака, дыша тьмой и тишиною. Невидимая неровная земля колебалась под ногами, звезды и тонкий месяц горели на безоблачном черно-синем небе. Дойдя до крайней избы, он свернул и двинулся через молодой березняк. Не успел он пройти двадцати шагов, как прямо впереди залаяла собака, а знакомый голос не слишком энергично осадил ее:

- Тубо, Динка.

Роман заметил темную фигуру и светлую собаку, переставшую лаять, но начавшую угрожающе рычать. И снова этот очень знакомый вяло-пренебрежительный, но и язвительно-резкий голос обратился к собаке:

- Тубо, дура. Это же шляпный человек.

Эта фраза заставила Романа сразу же признать в темной фигуре крутояровского фельдшера Андрея Викторовича Клюгина.

Андрей Викторович, видно, тоже узнал Романа и приветствовал его первый:

- Если не ошибаюсь - Роман Алексеевич. Мое почтение.

- Здравствуйте, Андрей Викторович! - с радостью проговорил Роман, подходя и пожимая узкую несильную руку Клюгина, - Христос Воскресе!

- Здравствуйте, здравствуйте, - усмехнулся Клюгин, не отвечая на последнюю фразу Романа, - Давно наслышан о вашем приезде, а встретиться довелось эвон где. Темно, хоть глаз коли...

- Да! - рассмеялся Роман, - Романтическая встреча. Вы уж простите меня, Андрей Викторович, что до сих пор не посетил вас.

- Пустое, - вяло махнул рукой Клюгин, беря в зубы мундштук с горящей янтарным огоньком папиросой. Лицо его было трудно различимо в темноте, и Роману показалось, что он совсем не изменился за три года.

- Пошла вперед, - Клюгин толкнул ногой обнюхивающую колени Романа собаку, и та послушно побежала прочь.

- Второй год твержу дуре - нельзя лаять на шляпных людей, лай на шапочных, картузовых, фуражковых. Нет, не доходит...

- Что же вы не были у отца Агафона? - спросил Роман и тут же пожалел, что спросил неподумавши: Клюгин переступал порог дома священника только в качестве фельдшера.

- Во-первых, любезный Роман Алексеевич, меня туда никто не звал. Да и даже если б позвали - не пошел. Вы, верно, забыли в каких я отношениях с этими убогими Гаргантюа.

- Признаться, вспомнил только теперь.

- Вот, вот. Дядюшка ваш - забавный человек, тетушка мила. Рукавитинов толковый малый, но педант, Красновские - фанфароны, а эти.... - он презрительно махнул рукой, - Тюфяки с соломой.

- Ну, вы их строго судите. Они милые, простые люди...

- Вы только что от них?

- Да.

- А... - опять махнул рукой Клюгин. - Ну да Бог с ними. Пойдемте-ка, коли мы уж встретились, ко мне, да потолкуем. Выпьем моей фельдшерской настойки, а вы чего-нибудь расскажете.

- Что ж, пойдемте, - согласился Роман.

Клюгин взял его под руку, и они пошли в темноте.

Березняк кончился, впереди разверзся дышащий холодом овраг с силуэтами лепившихся по краям ледников, но Клюгин с уверенностью слепого повел Романа вниз по невидимой тропке.

Динка бежала где-то рядом, шурша прошлогодней травой.

- Вот они, наши прорехи да расселины, - все тем же вялым голосом говорил Клюгин, поддерживая оступающегося Романа, - Поселившиеся на овраге люди! Да еще на каком овраге-то - на крутом! И живем себе. Даже вот гости наведываются. Из столицы.

- Ну, к вам-то, положим, не только из столицы, а из каждой избы наведываются...

- Верно, верно, друг мой. Каждый смерд ползет ко мне за эликсиром бессмертия. Дескать, дай мне, эскулап, хоть каплю, чтобы прожить еще один день в грязи и вони...