Владимир Сорокин - Роман

Он подошел ближе к стене. Несмотря на бросающееся в глаза различие эскизов, их объединяло то, о чем знал лишь автор: все они были написаны вечером, перед заходом или во время захода солнца. На всех эскизах край опускающегося светила выглядывал из-за дальнего леса оранжевым, красным или желтым сегментом одинакового размера. Такой же сегмент был нарисован карандашом и на самой картине.

Картина, которую собирался написать Роман, называлась "Закат" и должна была передать то неповторимое мгновенье, когда любимый пейзаж озаряется неизбежно исчезающим солнцем, а слабеющий луч скользит по кустам, верхам деревьев, кресту колокольни, словно навсегда прощаясь с ними. Передать это прощание солнца с природой Роман готовился все эти четыре месяца. Раньше это казалось ему невероятно трудным, более трудным, чем увидеть "нетварный" свет, каждый эскиз ему чем-то не нравился, он постоянно заменял старые новыми, а потом - наоборот, и никогда не был доволен.

Теперь же, глядя на увешанную стену своими "новыми" глазами, он радостно улыбался, эскизы нравились ему все. Да и вообще все окружающее нравилось - и белый нетронутый холст, и разложенные тюбики красок, и кисти, бодро топорщащиеся из вазочки, и эскизы, и потолок, и окно, и чудная, сбрызнутая росой природа за этим окном.

"Господи, как все хорошо!" - радостно думал он, подходя к стене и трогая руками эскизы, - "Как славно, что все это есть, все это существует. Теперь во всем этом есть смысл, теперь я все люблю, и мне не надо что-то добавлять к этому миру."

Постояв у стены, он взял лежащий в углу на лавке кусок сложенного вчетверо холста и, развернув его, накрыл подрамник с начатой картиной...

За завтраком Роман непрерывно думал о Татьяне, пропуская мимо ушей все, что говорилось за овальным, по-утреннему чистым столом. Очнуться от своих мыслей ему пришлось лишь в момент упоминания Антоном Петровичем Гнилого колодца, который находился в лесу неподалеку от дома лесничего, а следовательно - и от Татьяны.

- Вообразите мое замешательство, - говорил дядюшка, делая себе бутерброд с черной икрой, - Я подходил с естественным желанием утолить, так сказать, жажду, пусть и не очень свежей водицей, а тут вдруг эдакая оказия!

Лидия Константиновна засмеялась, отворачивая краник у самовара и добавляя в чашку с чаем кипятка.

- Что? Какая оказия? - спросил Роман, - Вы, дядюшка, там кого-то видели? А у Адама Ильича вы не были? - Воспенниковы переглянулись и дружно рассмеялись.

- Я там, Роман, свет Алексеевич, видал всего лишь медведя! А Адама Ильича двадцать лет назад здесь и в помине не было! - смеялся дядюшка.

- Рома, ты опять ничего не слушаешь, - улыбалась тетушка, подавая ему полную чашку, - Скажи мне, что твоя рука?

- Я абсолютно здоров, тетушка, - ответил Роман, - Рука совершенно не болит.

- И все-таки тебе следует быть осторожным. После завтрака не забудь принять порошки.

- Не забуду, - пробормотал Роман, снова погружаясь в мысли о Татьяне.

- Ты был утром в студии, - утвердительно и с теплотой произнес Антон Петрович, - Я слышал скрипы и понял, что это ты. Вот, Лидочка, что значит одержимость творчеством!

- Ты уже писал сегодня? - спросил тетушка, - Не рановато ли?

- Не рановато, радость моя, не рановато! - перебил ее Антон Петрович, откусывая от бутерброда, - Как твоя картина, Рома?

- Никак, - с легкостью ответил Роман, разглядывая стоящую перед собой чашку.

- Как это - никак? - удивился Антон Петрович.

- Я решил пока отложить живописные занятия, - произнес Роман после недолгой паузы, и вдруг спросил, - Скажите, дядюшка, что, Адам Ильич... - он рассеянно потер висок.

- Что - Адам Ильич? - непонимающе поднял брови дядя.

- Адам Ильич... любит охотиться? - спросил Роман совершенно неожиданно для себя.

- Охотиться? Не знаю, право, - пожал плечами Антон Петрович, - Я с ним ни разу не хаживал...

- А на бильярде он играет? - спросил Роман и вдруг, протянув руку, сжал запястье тетушкиной руки. - Тетушка! Дядя! Поедемте сегодня к Адаму Ильичу! Я так благодарен ему, мне так хочется видеть его и... и Татьяну Александровну.

Произнеся ее имя, он покраснел и волнение охватило его.

Антон Петрович и Лидия Константиновна переглянулись в недоумении.

- Поедемте, поедемте! - повторял Роман, не отпуская тетушкиного запястья.

- Да я... право, не против, - произнесла Лидия Константиновна, - Но, Ромушка, ты же еще не совсем здоров, я боюсь что...

- Я совершенно, совершенно здоров! - нетерпеливо перебил ее Роман, вставая с места, подойдя и обнимая тетушку за плечи, - Неужели из-за пустяковой раны я должен отказывать себе во всем?!

- Да в чем же, помилуй, ты себе отказываешь? - она робко смотрела на него снизу вверх.

- Во всем! Во всем! - воскликнул Роман, - Поверьте, я не могу и минуты быть затворником, я не выношу затворничества и больничного режима! Поедемте, прошу вас!

Тетушка в замешательстве перевела взгляд на Антона Петровича.

- Лидочка, ну а почему бы и не поехать? - развел руками он, - Рома здоров, как бык, ты посмотри на его румянец.

- Но Клюгин говорил...

- Да Бог с ним, с Клюгиным! - поморщился Антон Петрович, - Сядем в рессорную коляску, запряжем лошадку поспокойней, да и съездим.

Лидия Константиновна вздохнула и, помолчав, согласилась.

- Ну, коли Роме так неймется...

В голосе ее чувствовалась обида.

- Все будет преотлично, тетушка!

Антон Петрович, улыбаясь, подмигнул ему.

- Ах, тетушка, они такие добрые люди! - с чувством говорил Роман, садясь на свое место и торопливо отпивая из чашки, - Адам Ильич кажется всем угрюмым, но я знаю, что он чрезвычайно добр. Я чувствую это.

Тетушка пожала плечами:

- Право, не знаю. Я и видела-то его всего раза четыре. Вот Танечка добрая душа, это правда.

- Танечка - просто ангел во плоти, - согласно кивнул Антон Петрович, громко прихлебывая из чашки, - И я полагаю, что она еще и необыкновенно мила.

Произнеся это, он, старательно сдерживая улыбку, искоса взглянул на Романа.

Водя пальцем по краю блюдца. Роман заговорил так, словно разговаривал с собой.

- Татьяна Александровна... Она такая удивительная. Когда я увидел ее в церкви на Пасху, ее лицо так поразило меня. В нем столько добра и света, оно так красиво, так естественно. И теперь, я был у них снова, видел ее. Она удивительна... она добра, она... мне... - он поднял голову и посмотрел в глаза Антону Петровичу,- Мне надо видеть ее.

Дядя, слегка смутившись этого искреннего взгляда, перевел глаза на тетушку.

Они молча переглянулись.

- Мне надо видеть ее, - повторил Роман, резко вставая из-за стола и подходя к распахнутым створкам террасы.

- Ромушка, мы уже решили, - робко произнесла тетушка, - Ближе к вечеру, когда жара спадет, мы все поедем к Адаму Ильичу.

- Ближе к вечеру? - спросил Рома, поворачиваясь к ней.