Владимир Сорокин - Роман

- Ах, это ты! - воскликнула Татьяна, гладя его рукой, - Нашел нас...

Мишка урчал от удовольствия, прижавшись к ее ногам. Роман протянул руку, мишка ткнулся в нее носом и тут же лизнул теплым языком.

- Таанюшааа! Рооомаааа! Ауууу! - прокричали гости хором.

- Нас зовут, - проговорила Татьяна, вставая, - Пойдем.

Взявшись за руки, они пошли. Медвежонок заковылял следом.

Вскоре все уже сидели за столом, установленным под раскидистым широкоствольным дубом, освещенным луной и большой керосиновой лампой, подвешенной Гаврилой прямо на дубовую ветвь.

- Вина. Еще вина! - крикнул Куницын Поле и Гавриле, раздувающим у крыльца два самовара.

Антон Петрович, наполнив бокалы присутствующих "Рислингом", стал было подниматься с места, но Рукавитинов, со свойственной ему мягкостью, произнес:

- Антон Петрович, позвольте мне.

- Уступаю, подчиняюсь и внимаю! - продекламировал Воспенников, садясь. Рукавитинов встал, подержал бокал, как бы рассматривая его содержимое, потом поставил его на стол и, привычным жестом учителя сведя ладони вместе, заговорил:

- Друзья... Знаете, я не специалист по тостам и здравицам, поэтому заранее прошу прощения у вас, Татьяна Александровна, и у вас, Роман Алексеевич, за естественные огрехи и оплошности. Тем более, тост мой будет несколько сумбурным по форме и странным по содержанью...

- Чрезвычайно интересно, - пробормотал Антон Петрович.

- Так вот, друзья, я хочу рассказать об одной моей фобии, которая преследовала меня до сегодняшнего вечера.

- Позвольте, Николай Иванович, - перебила его Красновская, - А что такое фобия?

Николай Иванович хотел ответить, но Клюгин, сидящий напротив Красновской, быстро произнес - полупрезрительно скривя губы:

- Фобия - это непреодолимый навязчивый страх.

- Совершенно верно,- продолжил Рукавитинов, - И этот самый непреодолимый навязчивый страх возник у меня в годы серьезного увлечения наукой. Я был молодой биолог, только что закончивший университет с малой золотой медалью и собиравшийся целиком посвятить себя науке. То бишь - биологии. В те годы я был прогрессистом до мозга костей, место Бога в моей душе занимала Наука, круг моих интересов ограничивался лабораторией, библиотекой, университетскими аудиториями, иногда - зоологическим и ботаническим музеями. На концерты я не ходил, светских знакомств не имел. В университете я был на хорошем счету, профессора ко мне относились как к перспективному молодому ученому и всячески поддерживали, тем более, что работа у меня спорилась, и я был близок к защите диссертации. И казалось, что все так и случится - диссертация, степень, чтение лекций студентам, научная работа, проще говоря - нормальное размеренное продвижение вверх по лестнице научной карьеры, до кресла и мантии академика.

- И что же вам помешало? - спросила Лидия Константиновна, пригубливая "Рислинг" из узкого бокала.

- Помешала мне женщина, - произнес Николай Иванович со слегка виноватой улыбкой.

Все заулыбались.

- Да, женщина, в которую я влюбился.

- И вам стало страшно? - спросила тетушка.

- Позднее, позднее. А поначалу было чудесно. Моя любовная горячка длилась без малого месяц и пришлась как раз на время летних каникул. Месяц пролетел, как один день, все было так замечательно, так ново. Я ведь ни разу до этого не влюблялся...

- А студентом? Неужели не влюблялись? - спросил Красновский, отмахиваясь от комаров.

- В студенческие годы я учился, не поднимая головы, попросту говоря, ничего не видел, кроме учебников да заспиртованных лягушек... Но я отвлекся. Месяц прошел. Бодрый, полный сил и надежд я, как вы понимаете, вернулся в университет, и вот тут-то и началось самое страшное. Я вдруг почувствовал, что моя абсолютная вера в Науку поколеблена, и по моим былым убеждениям пролегла этакая узенькая трещинка. А в нее, в эту трещинку лезет всякая всячина самым бессовестным образом. И что самое страшное - лезет не спросясь, помимо моей воли! Если раньше я был уверен во всем - то после моей любовной истории уверенность стала не столь абсолютной. Этот случай напугал меня на всю жизнь. Каждый раз, когда рядом оказывалась женщина, способная мне понравиться, - я испытывал священный ужас. И дело тут было вовсе не в страхе за биологию, за мою карьеру. Я, друзья мои, боялся того изначального хаоса, который привнесла в мое сознание женщина. И все последующие десятилетия я тщательно заделывал ту самую трещину. И я заделал, зацементировал, заштукатурил. Но...

Он внимательно посмотрел на молодых и сказал:

- Но сейчас я не против этой трещины. Даже более. Я впервые пожалуй, жалею, что я заделывал ее все эти годы!

- Браво! - воскликнула тетушка, - Браво, Николай Иванович!

- Да. Я впервые увидел... - он задумался на мгновенье, - Любовь. Признаться, я недолюбливаю это слово. Оно обтрепано и опошлено человечеством. Но сегодня я увидел Любовь. И в этом помогли мне Татьяна Александровна и Роман Алексеевич. Раньше, каждый раз, когда я видел жениха и невесту, готовящихся вступить в брак, меня охватывал страх. Все тот же, хорошо знакомый, пережитый мной доподлинно. Теперь же я... совершенно не боюсь.

Он рассмеялся, и за столом тоже засмеялись.

- Более того! - продолжал Николай Иванович с оживлением, - Я, пожалуй, рискнул бы оказаться в положении Романа Алексеевича!

Все громко засмеялись.

- То есть - стать Таниным женихом? - спросил хохочущий Антон Петрович, А-ха-ха! Ай да Рукавитинов! Седина в бороду и бес - в ребро! Ха-ха-ха!

Роман и Татьяна тоже смеялись.

- Да нет же... вы меня не поняли, - улыбался Рукавитинов, - Я же не в прямом смысле, а косвенно...

- Косвенно. А-ха-ха-ха! - откинулся назад Антон Петрович, хохоча так, что отдавалось в неблизком ельнике.

- Николай Иванович, какой вы молодец! - восклицала тетушка, вставая так, что стул опрокинулся, и с бокалом в руке направляясь к Рукавитинову, - Вы сказали так прелестно, так трогательно, и за это, позвольте...

Она подошла к нему и поцеловала.

- Браво, Лида! - зааплодировал, вставая, Антон Петрович.

- Браво, браво! - закричал Красновский, тоже аплодируя.

- Друзья, но дайте же ему закончить! - вступилась Красновская.

- А что заканчивать, заканчивать-то нечего... - бормотал Клюгин, средь общего шума наливая себе вина.

Несколько смутившись от тетушкиного поцелуя, Рукавитинов поднял бокал.

- Тихо, друзья! Silence, mes amis! - махнула рукой Красновская.

- Как славно, как все славно! - повторял Куницын.

- Вот они, крутояровские сюрпризы! - тряс головой Антон Петрович, простирая руки над столом, - Пою тебе, бог Гименееей!

- Антоша. Немедленно прекрати!- потянула его за рукав тетушка, - Мы все слушаем Николая Ивановича. Все!

- Silence! Je veus en prie! - требовала Красновская. Наконец, когда относительная тишина установилась, Рукавитинов сказал, поднимая бокал: