Владимир Сорокин - Роман

- Подожди, подожди...

И тут же бросился к конторке, выдвинул ящик и достал маленькую сандаловую шкатулку. Шкатулка была заперта, хоть в ней и не было замочной скважины.

- Это шкатулка моей покойной матери, - сказал он, - Смотри...

Его палец нажал на треугольник резного узора, и с мелодичным перезвоном крышка шкатулки откинулась. Внутри был футляр красного бархата, занимавший почти все пространство шкатулки. Под футляром, на дне что-то белело.

Роман достал футляр и протянул шкатулку Татьяне:

- Возьми. Это письмо тебе.

На дне шкатулки лежал конверт.

- Мне? - робко спросила Татьяна.

- Да. В нем все написано.

Татьяна вынула конверт, перевернула и прочла надпись на нем:

"Супруге Романа Алексеевича Воспенникова".

Конверт был запечатан.

- Вскрой, - сказал Роман, - Это писала моя мама перед смертью.

- Когда она умерла?

- Давно. Мне было тогда восемь лет.

Татьяна распечатала конверт, вынула сложенный пополам листок голубой бумаги и, волнуясь, прочла вслух:

Прости меня, милое дитя, за то, что обращаюсь к тебе, не зная твоего имени, хотя верю всем сердцем любящей матери, что оно прекрасно. Один Бог знает, как хочется мне видеть вас и радоваться вашему счастью, но тяжелый недуг не оставляет надежд, - скоро, милое дитя мое, я предстану перед Господом и будут молиться за вас в мире ином. Знай, дорогая моя, что я люблю тебя всей душой, как родную дочь, и буду вечно благословлять ваш брак. Прими же, ангел мой, сей скромный подарок в знак моей любви и в честь твоего вступления в новую жизнь.

Александра Воспенникова

Татьяна прочла последнее слово и подняла глаза. В них блестели слезы. Роман открыл футляр, в нем лежало прекрасное жемчужное ожерелье. Разъединив золотую застежку, Роман одел ожерелье на шею Татьяне.

Она же держала письмо в руках и полными слез глазами смотрела на Романа. Вдруг глаза их встретились, ее губы дрогнули и она, разрыдавшись, бросилась к нему на грудь. Роман обнял ее и тоже не сдержал слез.

Они плакали, вздрагивая и прижимаясь друг к другу.

- Значит, и ты... значит, и ты знаешь это... - всхлипывала Татьяна, - Она умерла.. и ты тоже сирота, как и я...

- Да, милая, да, любовь моя...- плакал Роман, - Я тоже сирота, я тоже знаю это... но я думал... я думал о тебе, все время, я хотел быть там... с тобой, в горящем доме и умирать с тобой...

- Милый мой... счастье мое... - рыдала Татьяна.

Он опустился на колени и припал мокрыми от слез губами к ее рукам. Но она тоже опустилась на колени и плакала, обняв его.

- Они не дожили... они так хотели увидеть, - повторяла сквозь слезы Татьяна, - Они хотели... хотели нашего счастья, мечтали о нем... и не дожили...

- Они с нами, радость моя, они навсегда с нами, - плакал Роман.

Обнявшись, они стояли на коленях, и слезы текли по их лицам. А из открытого окна уже слышался говор людской толпы, подошедшей за это время к дому.

Успокоившись, Роман провел ладонями по милым щекам любимой, отирая слезы. Она смотрела, словно не видя его, но в то же время отдаваясь ему вся, без остатка.

- Я нашел тебя,- прошептал Роман, - Я нашел тебя.

- Я жива тобой, - прошептала она.

- С тобой я могу все. Я умру и воскресну с тобой.

- Я жива тобой...

- Ничто, ничто не разлучит нас, ничто и никто не помешает нашей любви. Ни смерть, ни Бог...

- Я жива тобой, милый мой...

- И я, я жив тобой, родная, я спал, и вот я ожил, ожил с тобой и я... я люблю тебя так, как не любил никого. Даже Бога.

- Я жива тобой, я жива тобой...

Он взял ее раскрасневшееся лицо в ладони и стал покрывать поцелуями. В дверь осторожно постучали.

- Татьяна Александровна, Роман Алексеевич! - раздался голос Красновского, - Русский народ вас требует! Без вас начать не можем!

Но Роман продолжал целовать жену, не обращая внимания. Красновский пробормотал что-то у двери и заскрипел половицами, удаляясь.

- Нас ждут, - прошептала Татьяна, силясь улыбнуться под его поцелуями.

Он перестал ее целовать и радостно улыбнувшись, произнес:

- Господи... а я только сейчас вспомнил, что внизу свадьба!

- Наша свадьба! - выдохнула Татьяна и рассмеялась облегченно и радостно.

Роман поднял ее с колен.

- Пойдем. Они ждут нас.

- Пойдем! - ответила она, волнуясь и давая ему руку.

Выйдя из комнаты, они спустились по лестнице и вошли на террасу. Едва сидящие за столом увидели новобрачных, как стали вставать со своих мест.

- Ура молодым! - крикнул Антон Петрович, и после разноголосья разместившихся на террасе друзей и родственников через несколько секунд вдруг ожило, накатило извне, подобно морскому прибою, густое народное "ура-а-аааа!" Новобрачные повернулись к этому звуку и увидели на лугу перед террасой все население Крутого Яра.

Подобно разноцветному морю, разлилось оно от кустов сирени, растущих возле террасы, до вековых лип аллеи, потопив те два десятка столов со снедью.

Роман смотрел, не веря своим глазам. Никогда еще эти простые люди, жившие с ним по соседству, не являлись ему все сразу и, главное, - здесь, у родного дома, под родными окнами!

С шумным оживлением они смотрели на новобрачных, все лица их были знакомы Роману, и каждый из них знал Романа и Татьяну.

И от понимания того, что все это людское море собралось здесь только из-за свадьбы, из-за Татьяны, из-за только что начавшейся новой жизни, из-за двух молодых, неистово бьющихся и замирающих сердец, из-за восторга поминутно встречающихся глаз и из-за их с Татьяной счастья, в душе Романа ожило, поднялось и нахлынуло, подобно только что нахлынувшей волне крестьянского "ура", чувство братской любви к чтим людям.

И это чувство оказалось настолько полным, праведным и глубоким, что вызвало у Романа не восторженные слезы, как случалось прежде, а то новое понимание правды, ради которого он приехал в Крутой Яр.

И новое это понимание правды светилось в его глазах, встретившихся с сотнями крестьянских глаз.

- Неужели здесь все? - осторожно спросила Татьяна.

- Все! Все! - громогласно ответил Антон Петрович, обходя стол, - Все сорок два семейства нашего славного селения приветствуют вас!

Крестьяне одобрительно зашумели.

Антон Петрович шагнул с террасы на траву и подмигнул тетушке. Она последовала за ним.

Только теперь Роман заметил, что за кустами сирени стоит их старый рояль. Тетушка подошла к нему, приподняла крышку и села. Антон Петрович встал на траве между террасой и толпой крестьян.

Все притихли.

Тонкие пальцы Лидии Константиновны коснулись пожелтевших клавиш, прозвучало вступление эпиталамы, и над лугом раздался бас Антона Петровича: Пою тебе, бог Гименей,

Ты соединяешь невесту с женихом!

Ты любовь благословляешь!

Ты любовь благословляешь!

Пою тебе, бог новобрачных!

Бог Гименей! Бог Гименей! Он пел с такой силой и вдохновением, что все замерло вокруг, и только его густой сильный голос парил над лугом, толпой, липами и простершимся внизу Крутым Яром, парил свободно и широко в голубом просторе июльского неба. Счастье, счастье - блаженство новобрачных!