Владимир Сорокин - Роман

Она быстро поставила стакан на землю и тут же поклонилась в ноги Антону Петровичу.

- Спаси Христос! Дай Бог здоровья! - послышались голоса крестьян.

Антон Петрович подошел к краю террасы и, подняв рюмку, во весь голос произнес:

- Спасибо, честные труженики! Храни вас Бог!

Слова эти вызвали настоящую бурю одобренья: каждый из крестьян захотел сказать что-то, и шум голосов заполнил все вокруг:

- Спасай Христос, спасай Христос!

- Сто лет тебе жить и не умереть!

- Дай Бог здоровьица, да достатку!

- Чтоб и долгие лета Антону-то Петровичу!

- Слава Отцу и Сыну и Духу Святу!

- Живи сто лет, Антон Петрович!

- Родной ты наш, живи не умирай!

Слушая этот неумолкающий хор, Антон Петрович расчувствовался и прослезился. Сняв пенсне и заморгав, он постоял с проникнувшимся лицом, а потом, повернувшись к крестьянам, поднял руку.

Все разом смолкли, поняв, что он будет говорить.

- Дорогие мои, - прочувственно начал он после небольшой паузы, - Вижу, что любите меня, вижу, все вижу. Один Бог знает, как доволен я, что пришли вы сегодня сюда, ко мне в мой дом, чтобы разделить с нами огромную радость. Смотрю я на вас и вот что мне хочется сказать вам, сказать от всего сердца... - он помолчал и произнес сильно и громко, - Спасибо вам! Спасибо от меня и от всех сидящих на этой террасе! Спасибо за трудную крестьянскую долю, за ваш ежедневный честный труд, плодами которого мы все пользуемся! Без вашего труда, без ваших добрых и верных крестьянских рук не может обойтись Россия! Не может обойтись она и без ваших сердец, преданных своей Родине! Как великие Атланты, держите вы на своих трудовых плечах огромную Россию - матушку и верно служите ей! За великий труд сей, за преданность Отечеству спасибо вам, люди русские!

Он склонил седую голову.

- Ура, братцы! - выкрикнул Аким, - Ура Антону Петровичу!

- Ура! Урааа!! Урааа! - на все лады закричали крестьяне. Антон Петрович поднял рюмку, широким движением руки обвел кричащую крестьянскую толпу и эффектно опустошил рюмку. Крик, как по команде, стих, и крестьяне, запрокинув головы, стали пить. На террасе все тоже выпили и с аппетитом приступили к поросенку.

- Ах, смерть моя! - пробормотал Красновский, отправляя в рот солидный кусок, сдобренный хреном, - Ммм... с ума сойти...

- Господи, как все ладно и хорошо! - качал головой Антон Петрович, заправляя салфетку за ворот, - Все вместе, погода отличная, водочка из погреба... Эх! Кабы скинуть еще годочков двадцать! - он подмигнул Роману.

- Кабы тебе, Антон Петрович, скинуть годочков.... даже не двадцать, а, скажем - пять, - бормотал, жуя Красновский, - То ты бы...мммм... сначала б всех нас смехом уморил, потом...

- Потом бы заставил мужиков петь "Хованщину"! - подсказала тетушка, - А потом...

- Вызвал бы Романа Алексеевича на дуэль! - со смехом подсказала Красновская.

- И застрелил бы, чтобы занять его место! - воскликнул Красновский.

Все засмеялись.

Антон Петрович, смеясь, покачал головой:

- Ну нет! Романа подстрелить мне б не удалось. Он сам кого хочешь подстрелит! А вот тебя, Петр Игнатьевич, я бы точно подстрелил!

- И куда же ты меня, позволь спросить, подстрелил бы? - поднял голову Красновский, - В сердце, в голову?

Антон Петрович выжидающе помолчал к громко сказал:

- В хлупь!

Все расхохотались.

Роман смеялся, откинувшись назад, и даже Татьяна рассмеялась, спрятав лицо в ладонях.

Крестьяне тоже смеялись, хотя многие не поняли, о чем шла речь.

- За мной должок, мсье актер! - грозил пальцем Красновский.

Посмеявшись, все принялись за поросенка, и за какие-то десять минут от него осталась только голова, сжимающая в застывшей улыбке морковку. Роман заметил, что Татьяна совсем перестала стесняться, и шаловливая детская улыбка то и дело озаряла ее лицо. Она попробовала поросенка, запила его клюквенным морсом и, взявшись за руку Романа, смотрела во все глаза на происходящее. Большие часы на террасе пробили шесть.

- Так, так! - встрепенулся Антон Петрович, - Все идет по-плану!

Он встал и, достав из кармана сиреневый шелковый платок, торжественно махнул им.

Тотчас же трое парней в кумачовых рубахах поспешили скрыться, а вслед за ними поднялись со своих мест и тоже заспешили куда-то те самые двенадцать девушек в сарафанах.

Антон Петрович остался стоять.

Гости на террасе смолкли. Крестьяне притихли, вертя головами и переглядываясь.

- Ага. Что-то будет! - пробормотал Красновский, поднимая палец.

В дверь, ведущую через прихожую на кухню послышалось движение, и все повернулись к двери.

Двое парней в кумачовых рубахах, осторожно ступая, вынесли из двери длинный узкий поднос, на котором смог бы спокойно разместиться любой из присутствующих. На этом подносе лежал громадный осетр, запеченный на вертеле, а затем разрезанный на десятки кусков. Золотистые бока его, обложенные дольками лимона, окружал искусный венок из петрушки, сельдерея и усыпанных ягодами веточек красной смородины; огромную голову, с серебряным кольцом в носу, с маслинами вместо глаз, венчал узор из красной и черной икры.

Вид появившегося осетра был столь внушителен, что все несколько секунд молчали.

- Voila! - крикнул Антон Петрович, и все зашумели, встали с мест, чтобы получше рассмотреть гиганта. Парни поставили поднос на два сдвинутых низких столика и перевели дух. Третий парень держал в руках большой фарфоровый соусник, полный белого густого соуса.

Вошли Аксинья, Настасья, Поля и Гаша и, под общий шум, принялись менять приборы.

- Автора, автора! - кричал Антон Петрович, - Где Никита? Где кудесник?

- Никиту, Никиту сюда! - кричал Красновский.

В двери показался худой высокий малый лет сорока в белом халате и высоком белом колпаке. Это был Никита, знакомый повар Воспенниковых, спешно привезенный Акимом утром из города. В гладко выбритом лице его было что-то детское и птичье, Никита всегда улыбался блаженной улыбкой.

- Браво, браво, Никитушка! - закричал Красновский, опередив Антона Петровича и через секунду все уже кричали "Браво!", а Никита неловко, словно аист, поклонившись, приблизился к осетру, держа в левой руке серебряную лопаточку, а в правой - острый поварской нож.

- С молодых, с молодых начинай! - командовал Антон Петрович.

- Господи, и где же такого Левиафана выловили? - качал головой о. Агафон.

- Incroyable! - восхищенно повторяла тетушка.

- Ну и ну! - удивлялась Красновская.

- Просто акула, - улыбался Рукавитинов.

Но не успел Никитина положить своей лопаточкой первый бело-розовый кусок на подставленную Аксиньей тарелку, как на лугу послышался вздох всеобщего удивления, и за ним нарастающий, как волна, шум.

Все повернулись.

На лугу крестьяне, повставав со своих лавок и выйдя из-за столов, обступили внушительную процессию: двенадцать девушек в сарафанах несли на трех плечевых носилках трех огромных, целиком зажаренных свиней.