Владимир Сорокин - Роман

- Еще бы! - ответил дядюшка.

- Прелестно, Петр Игнатьевич! - сказала тетушка, - Вы просто Демосфен!

- Петр Игнатьевич, поздравляю, - вежливо наклонил седую голову Рукавитинов, - Прекрасный тост.

- Очень правильно сказано, - откликнулся дьякон.

- Ну, а коль правильно... - Антон Петрович поднял графин с водкой, - Так и выпить за то не грех!

Привстав, он принялся наполнять рюмки.

В это время попадья подошла к Татьяне и, склонившись к ней, тихо заговорила:

- Татьяна Александровна, душенька, отчего же вы не покушаете ничего? У меня, на вас глядючи, сердце в груди стынет! Разве можно так себя испытывать? Вам же теперь о здоровьице думать надо, душенька вы наша! Съешьте что-нибудь, не печальте нас! Батюшка вон тоже печалится, все меня спрашивает: отчего это Танечка-то Александровна ничего не кушает? А я и подавно вся извожуся, боюсь за вас! Голубушка, вы поглядите, какие кушанья-то хорошие кругом, ведь их православные добрые руки готовили в честь вашего праздничка, а вы брезгуете, да стесняетесь. Покушайте, душенька, православные христиане вам спасибо скажут.

И улыбаясь всем своим добрым пухлым лицом, попадья отошла.

Роман, слышавший все, заметил, что на Татьяну увещевания попадьи подействовали благотворно: она совсем по-детски заулыбалась и расправила плечи, словно стряхивая с них былую скованность. Весело переглянувшись с Романом, она взяла вилку, проколола ей шляпку маленького, аппетитного груздя и отправила в рот.

- Отлично, отлично! - воскликнул Антон Петрович, - Татьяна Александровна, разрушайте, разрушайте эти косные обычаи! Невеста, а тем более жених должны есть наравне со всеми, и я первый брошу курицей в того, кто скажет обратное! Роман Алексеевич, а ты что отстаешь? Воздай, воздай должное русской кухмистерии!

Романа не пришлось долго уговаривать: подцепив на вилку зажаренный в сметане петушиный гребешок, он отправил его в рот; гребешок оказался нежнейшим, слабо похрустывающим на зубах; за ним последовали: две раковых шейки, пропитавшиеся кисло-сладким томатным соусом, кусок заливной белуги, черная икра, салат из свежих помидоров, соленые волнушки и, наконец, нежнейший поросенок с хреном, солидный кусок которого положил Роману в тарелку Антон Петрович.

- Без поросятины, брат, мы тебя не выпустим! - басил он, сразу наливая ему большую рюмку водки и подмигивая Красновскому, который, понимающе кивнув, плюхнул не меньший кусок в тарелку Татьяны.

- Что вы, зачем же.. - беспомощно улыбнулась Татьяна, но Красновский тут же забормотал, накладывая ей белоснежного хрена:

- Татьяна Александровна, этот поросеночек утром еще по травке бегал, а теперь вот изволит лежать на блюде и приветствует вас. Видите, видите, как он подмигивает? Подмигивает и говорит - скушайте мой бочок, Татьяна Александровна, не пожалеете!

- Танечка, не отказывайтесь! - советовала тетушка - Это прелесть что такое.

- Не скромничайте, Татьяна Александровна, - заговорила Красновская, быстро управляясь со своим куском, - Здесь все свои, а поросятина такая нежная, просто тает на языке...

- Да с хренцом, с хренцом! Мммм! - качал головой быстро жующий отец Агафон.

- Да и сметаночкой сдобрить можно, - советовала попадья.

- Все, все можно! - поднял свою рюмку с водкой Антон Петрович, - Но сперва - выпить! Выпить непременно!

- За здоровье жениха и невесты, - подсказал знакомый усталый голос.

Все повернулись и увидели Клюгина, стоящего в проеме двери, ведущей в прихожую. На нем был старый черный фрак с длиннющими фалдами, в руках он держал букет георгинов и продолговатую коробку, перевязанную бечевкой. Появление его было столь неожиданно, что сидящие за столом замолчали и в полной тишине смотрели на фельдшера.

Только на лугу, у крестьян, было по-прежнему шумно и весело.

Не смутившись замешательством гостей, Клюгин подошел к Татьяне и, протянув ей букет, произнес:

- Поздравляю.

Роману он положил на руку коробку, произнеся то же самое.

- Прошу простить меня за опоздание, - обратился он ко всем, и в его голосе помимо усталости слышалась грусть.

- А вот и не простим! - первым опомнился Антон Петрович, берясь за горлышко графина и приподнимаясь с места. - Без штрафу не простим, Herr Doktor! Ну-ка, бокал, бокал сюда!

Кудрявый парень в кумачовой рубахе подошел с бокалом, стоящим на подносе.

Воспенников быстро наполнил его водкой:

- Вот этак-с... Извольте, Herr Doktor! Пришла пора платить по векселям!

Дядюшка кивнул головой, парень отошел и поднес бокал Клюгину.

Все смотрели на фельдшера. Он молча взял бокал, поднес к губам, выпил, словно воду и, ничуть не поморщась, поставил на поднос.

- Браво!! - тряхнул головой Антон Петрович, - Вот это по-русски! Просим к столу!

Все оживились и заговорили.

Клюгин прошел мимо сидящих и сел в самом конце стола рядом с Валентином Евграфычем.

- Отлично, отлично! - повторял Антон Петрович, потирая руки и оглядывая стол, - Кворум есть, а посему надо непременно выпить под поросенка!

- Прекрасная идея! - воскликнул Красновский, - Только ты, Антон Петрович, сперва скажи что-нибудь. Считай, что я тебе передал рог тамады!

- Ну, брат, спасибо! - усмехнулся дядюшка под общее оживление, - Но только я по заказу говорить не умею. А посему скажу тогда, когда время придет! Теперь же тост мой будет краток:

- За здравие....

- Антона Петровича Воспенникова! - громко произнес Роман, вставая с рюмкой в руке.

Дядюшка стал было укоризненно качать головой, но этого тоста явно все ждали, поэтому тут же раздались одобрительные голоса:

- За Антона Петровича!

- Правильно! Давно уж пора!

- Здравие Антона Петровича!

- Пьем за твое здоровье, Антоша!

- Во здравые дорогого и желанного Антона Петровича!

- Будь здоров, Антон! Будь здоров!

Хор голосов заставил дядюшку смириться и, со счастливой улыбкой, со свойственным ему достоинством, он принялся чокаться со всеми, каждый раз склоняя свою красивую голову и громко говоря:

- Благодарю! Сердечно благодарю!

Крестьяне, заметив, что на террасе приветствуют Воспенникова, стали подниматься с наполненными стаканами в руках, голоса одобрения слышались среди них.

Вдруг какая-то баба, обходя крестьянские столы, стала пробираться к террасе, осторожно неся свой стакан с водкой. Роман сразу узнал в этой бабе Ротатиху. Приблизившись к террасе, она подождала, пока ее заметят и, когда Антон Петрович повернулся к ней, заговорила своим высоким резким голосом, сильно волнуясь:

- Я вот тутова хочу вам оказать, благодетель ты наш, Антон Петрович, чтоб... и что спасибочко вам за то, что позаботилися о погорельцах бедных, что и поспособствовали нам, храни тебя Господь, родной ты наш! Сама Бога за тебя молить буду и дитям своим прикажу, чтоб молилися по гроб жизни! Спаси тебя Христос!