Дина Рубина - Чужие подъезды

- Конечно, конечно! - воскликнул отец. - Что ж ты сразу не сказал? Дома же волнуются, иди!

Защитив от солнца глаза, Семен Ильич, прищурившись, смотрел на Илью. Красивый у него получился сын, никто не скажет - солнце в каштановом чубе играет, глаза серые, насмешливые. Перед тем как завернуть за угол, Илья обернулся, отсалютовал отцу свертком.

- До свидания, до свидания, будь здоров, - пробормотал себе Семен Ильич.

Илья открыл своим ключом дверь, положил на тумбочку полбуханки ржаного, прислушался. Из кухни был слышен голос матери - профессионально внятный, с учительскими интонациями.

- И если в классе восемнадцать балбесов, то по истории будет восемнадцать двоек, говорю... Вы - завуч! Родителей боитесь? - говорю. Приведите ко мне восемнадцать родителей, я объясню им, что такое История!

Илья бесшумно надевал тапочки.

- Я учитель старой закалки, говорю, и вам меня на колени перед ведомостью не поставить! Плевала я на ваши девяносто восемь и семь десятых процента.

Не зажигая света, Илья на ощупь нашел за дверью старую заветную кошелку, в которой бабка держала яблоки, нащупал одно, вытер его о рукав рубашки и надкусил.

- А знаешь, мам, - продолжала на кухне мать уже тише и задумчивей. - Я, наверное, сильно постарела, со мной что-то случилось. Я опять, как в детстве, стала нищим подавать. Иду вчера по рынку...

- У нас нет нищих!

Мать и бабка обернулись, как по команде. Прислонившись к косяку, Илья сочно жевал яблоко, - веселый, приятно расположенный ко всем.

- Нет у нас нищих, - подмигнув бабане, повторил он, - остались только тунеядцы и алкаши.

- Дурак ты, Илья, - устало сказала мать.

- Но какие сочинения писал я в десятом классе! - он прошелся по кухне, с удовольствием грызя яблоко. Бабка засуетилась, поставила на огонь кастрюлю с борщом - собралась кормить внука.

- Дон-Кихот занюханный, продымленный, - сказал Илья проникновенно, садясь напротив матери, - у восемнадцати балбесов будет не восемнадцать, а тридцать шесть родителей, и всем им не объяснишь, что такое эта твоя Ис-то-рия! А, кстати, кому нужна твоя история? Пока эти гаврики школу закончат, она уже три раза переменится.

- Кто переменится? - взвилась мать. - Ты что несешь, борзописец?! Когда это История менялась?

- Когда угодно... - ласково и дружелюбно ответил сын. - Ладно, маман, не надо бить копытами.

- Ну и дуб ты, Илья, - воскликнула мать.

- Валя! - бабка всплеснула руками от негодования - Ну, петухи!

- Ничего, бабаня, голубок ты мой, дуб - это ценная порода древесины! весело сказал Илья. Он лениво поднялся, ушел в переднюю и вернулся со свертком.

- Я принес вам три привета. Слышишь, мать? От твоего мужа, моего отца и бабаниного зятя.

- Как он выглядит? - заволновалась бабка. - Худой?

- Как обычно. - Илья развернул сверток. - Вот, принес.

- Ай, Семен, Семен! - бабаня разулыбалась, прослезилась от удовольствия. - Красивый свитер, дорогой, а? Надень, Илюша, - не мал?

Мать закурила, сунула зачем-то коробок спичек в карман халата и вышла из кухни.

- Балует, - громко сказала она в комнате вроде бы самой себе.

Бабка топталась вокруг здоровенного внука, оглаживая новую вещь на нем, красивую, дорогую, отец подарил:

- Раздался, раздался...

- Раздался... - сказала мать в комнате, - скоро вышибет дно и выйдет вон.

Бабка суетилась, как курица, которой нужно срочно снести яйцо.

- Илюша, - она понизила голос, чтоб дочь не слышала. - А сам-то он, Семен, как?

- Ну я же сказал, баб, нормально!

- Мосты он сделал себе? Собирался...

- Бабань, знаешь, я уже лет с пятнадцати никому в рот не заглядываю.

- Напрасно, - ехидно вставила мать, - может, ума бы у кого набрался.

Илья подошел к ней, обнял прямые худые плечи.

- Мать, - нежно протянул он, - давай, наконец, дружить. Махни ты на меня чем-нибудь, допускай все до...

- До лифчика, знаю... - перебила мать и вздохнула: - Удивительно, как мы воспитали такую свинью.

Стирали вдвоем молча и споро. Илья выжимал белье - в машине отжим уже лет семь не работал - и развешивал его на балконе.

- Сегодня, глядишь, без приключений обойдется, - обронила ненароком бабаня и сглазила. Минут через пять грохот оборвался, стало слышно стрекотанье маленького будильника в столовой, и на лестничной клетке всплеснулись голоса соседских мальчишек.

- Заткнулась, проклятая! - бабаня в сердцах махнула мокрой, в мыльной пене рукой. - Давай, Илюша!

Илья вытер руки не стиранной еще материнской юбкой и полез в мотор.

- Когда это кончится, - забубнил он, - ее на свалку пора, эту старую идиотку... Если даже человек выживает под старость из ума...

- Почему ты кивнул в мою сторону? - насторожилась бабаня.

- "Ура" - скоро салютовать начнет. Ее бы на парад...

- Не болтай! - откликнулась из комнаты мать. Илья усмехнулся, подмигнул бабке и продолжал уже громче:

- Кроме всего, в машине есть нечто крамольное. Что такое "ура" без восклицательного знака? Это едкая ирония.

Бабка сердито ущипнула внука за руку, мол, не заводись, не связывайся. В дверях ванной показалась мать.

- Кстати, - спокойно сказала она, - что за новая дребедень на твоем захламленном горизонте?

- Не понял.

- В редакции. С писклявым голосом.

Илья неторопливо выжал бабкину кофту, сказал с грузинским акцентом:

- Зачем человека обижаешь, дарагой? Практиканточка это, студенточка, Леночка. Невинное дитя... А ты на него такие - вах! - слова говоришь!

- Ну, дожил, - горько сказала мать. - И невинное дитя с тобой на "ты".

- Валя, а что по телевизору? - поспешно заинтересовалась бабка.

- Ладно, мать, я буду надувать щеки. - Илья миролюбиво стряхнул пепел с рукава материнского халата. - Как отец русской демократии...

Вечером позвонил Егор. Илья лежал на тахте и смотрел по телевизору "Очевидное-невероятное". Егора, университетского друга Ильи, недавно назначили завотделом культуры в большой республиканской газете, и он настойчиво уговаривал друга перейти к нему.

- Илья, - пропыхтел Егор (с недавнего времени он завел трубку), - ну, как она?

- А, эта баба мне порядком надоела.

- Какая баба? - спросила из кухни бабаня.

- Жизнь, бабаня, жизнь... - отозвался внук. - Яблочко кинь.

- Что нового?

- Могу посоветовать, что делать, чтоб хлеб не черствел.

- Вот и я о том же, - оживился Егор. - Слушай, от нас Еремеев ушел. Пойдешь на его место? У нас хорошие ребята подобрались, такие дела можно завернуть.

- Ты все горишь... молодец. Гошка! А я уже лет пять только анекдоты травлю.

- Я смотрю, тебе уютно овощи солить.

- Да, мне нравится лудить и паять кастрюли. Я приношу прямую пользу домашним хозяйкам.

- Ты непробиваем! В последний раз: пойдешь вместо Еремеева?

- Нет, Гошка.

- Ну почему?! Сколько ты, в конце концов, на своих соленых огурцах имеешь?

- Чудак ты... При чем тут имеешь - не имеешь. Мне хватает. И потом, сколько у вас положат? На десятку больше? А ты знаешь, что язва желудка, между прочим, на нервной почве заводится?