Владимир Орлов - КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК

Он до того не заскучал, что позволил себе при выходе из клуба высказать фейс-надсмотрщику Стасику Кирьякову благодушное: «До новых встреч, Пердоша!».

«А не послать ли мне подальше, к едреной бабушке, этот мой слесарный промысел в Брюсовом переулке? - легким перышком в подполоточье порхал по утру Соломатин. - Социальная позиция, конечно, хороша. Но хороша, когда она искренняя…»

Однако мысли свои Соломатин легко и обрывал, вспоминая о том, что вчера многим он был интересен (или забавен) именно потому, что - слесарь-сантехник. Эксцентрика или экзотика… Тургенев с лиловым гребешком, Мойдодыр в набедренной повязке… Да и что думать обо всем этом! Ему с Елизаветой было хорошо. И Елизавете с ним тоже.

А через день при уличном свидании на Твербуле (Елизавета привезла ему роман Умберто Эко «Остров накануне» с просьбой прочитать и высказать суждение) Соломатину был приготовлен сюрприз.

– Протяни ко мне левую руку, - чуть ли не приказала Елизавета. - Можешь закрыть глаза. Или смотри по сторонам.

Соломатин предпочел смотреть по сторонам. Он почувствовал, что легкие пальцы Елизаветы снимают с его запястья часы и заменяют их чем-то массивным. Не магнитным ли браслетом ученого дядюшки Марата Ильича?

Нет, вовсе не магнитным браслетом. Новыми часами. Возможно с платиновым браслетом, но не с магнитным.

– Что это? - грозно спросил Соломатин.

– Что это? Ах, это, - удивленные глаза Елизаветы могли показаться глазами наивной простушки. - Это часы. Мой тебе подарок.

– С чего бы вдруг подарок?

– Ни с чего. Если тебе нужен повод, то пожалуйста. В сентябре у тебя был день рождения. Это, как в хоккее, отложенный штраф. Часы хорошие. Они от «Картье».

– Мы же договорились - никаких «от». Ты хочешь меня разозлить?

– Ни в коем случае! - Елизавету словно бы испугала досада Соломатина. - Я помню твое возмущение моими «от». Я тогда записала твои «от» в блокноте. Но в том списке нет от «Картье».

– Это что - мне приз? Или орден от кого-то за выслугу лет и примерное поведение?

– Ты вправе меня обидеть и унизить, - Елизавета вот-вот могла расплакаться.

– Я не буду носить эти часы, - решительно заявил Соломатин.

– Не носи, - сказала Елизавета. - Если не любишь меня, не носи. Вон там ходит троллейбус, положи часы на асфальт и погляди, как троллейбус их раскрошит.

И она, не произнеся более ни слова, нырнула в красную «Тойоту» и была такова.

Преподношение Елизаветы (ее ли?) Соломатин на асфальты бульвара не положил.

Кактус Эдельфию Соломатин, похоже, не поливал более месяца. Кактус стоял на подоконнике тихо, не испускал из себя наркотические и алкогольные флюиды, не кусался, не фыркал, не блевал, то есть вел себя вполне законопослушно. То ли все еще был напуган войной с кактусами, затеянной сидельцами Государственной думы, то ли их оскорбления в адрес всего его семейства двудольных были признаны им справедливыми. Даже две растопыренные лапы с иголками, похожими на гвозди остриями вверх, Соломатина уже не настораживали. До того Соломатин стал благодушным и беспечным. А напрасно. Как только рука его с кружкой воды приблизилась к кактусу, лапы с иглами ожили, дернулись и явно пожелали вцепиться в левую руку Соломатина, сжать ее и содрать с нее кожу, естественно, вместе с часами от «Картье» (поддался искушению их примерить). Руку беспечный поливальщик кактуса отдернул, правая же его рука, независимо от воли Соломатина, бросилась на защиту левой, но была атакована иглами взбесившегося растения и истерзана ими. Смывая кровь, а потом и прижигая порезы йодом, Соломатин морщился и соображал: каков кактус-то и каков он сам. Он-то, обманывать себя не было смысла, не плоть свою желал оберечь и оборонить, а именно часы от «Картье», до чего дошел, якобы не тряпичник и не барахольщик! Часы следовало снять и выкинуть! А кактус? Отчего он озверел? Или он набросился все же на украшение запястья? Что-то в часах и даже в самом их присутствии в квартире взбудоражило растение?

Или ему, Соломатину, подавали знак? Какой? Неведомо.

Все надо было обмозговать. И не спеша.

Соломатин ходил по квартире обеспокоенный. Готовый к опасностям ходил.

«А не отправить ли горшок с мексиканским отродьем в мусоропровод?» - размышлял Соломатин. Нет, ни в коем случае, услышал Соломатин от кого-то подсказку. Он обернулся. Пройдохи в колпаке звездочета и в загнутых шутовских туфлях-пигашах за спиной не обнаружил. И вспомнил, что в последние дни, как и было обещано Полосухиным, его не отвлекали.

В субботу Соломатин явился на встречу с Елизаветой. Сыпал снежок, и очередь в уже знакомый клуб стоически мерзла. Соломатин осторожно поинтересовался у Елизаветы, не случались с ней вчера или позавчера хоть бы и мелкие неприятности. Нет, ничего этакого вроде бы не было… Поутру Соломатин снял с кисти правой руки бинт, но следы разбойного нападения кактуса были заметны, и он держал руки в карманах куртки. У Елизаветы, похоже, возникли некие подозрения, но она их не высказала.

– Пойдем в клуб? - робко предложила она.

– Пойдем, - вздохнул Соломатин.

Вздох его был вызван мыслью о фейс-надсмотрщике. Хоть какой бы новый распорядитель хозяйничал нынче при стеклянно-хрустальных вратах с золочеными пластинами обводий. Нет, на зеленом ковре у врат стоял именно Стасик Кирьяков. При виде Елизаветы с Соломатиным он просиял.

– Сегодня вас в списке нет, госпожа Бушминова! - возвестил Кирьяков, радуя себя и всех вокруг.

«Бушминова, - отметил Соломатин. - Пока еще Бушминова».

Елизавета достала мобильный и произнесла необходимые слова.

– Через полчаса вам принесут дополнительный список, - сказала Елизавета.

– Замечательно, - кивнул Кирьяков. - Понадеемся, что в дополнительный список вас впишут. А пока подождите где-нибудь поодаль.

При этом Кирьяков с почтительным поклоном пропустил в недра клуба несколько личностей, не заглянув ни в какие списки.

«Зря я его в прошлый раз назвал Пердошей, - опечалился Соломатин. - Это и само по себе дурно и мелко…»

– Поодаль мы не отойдем, - сказала Елизавета, - а постоим здесь под козырьком.

– Отойдете, - властно произнес Кирьяков. - Здесь вы мешаете проходу людей.

– Андрюшенька, взгляни на часы, - сказала Елизавета, - какое сейчас точное время?

«У самой есть часы, - подумал Соломатин. - Проверяет, что ли, не выбросил ли я ее поощрительный приз? И видно, что нервничает…»

Соломатин сдвинул рукав куртки и предъявил подруге расположение стрелок.

Сейчас же со Стасиком Кирьяковым произошла метаморфоза. Он растекся морковным киселем и пропел сладкогласно:

– Извините! Не признал. Оплошал. Из-за недостатка образования. Проходите! Проходите. Милостиво просим. Просим милостиво.