Федор Достоевский - Том 14. Дневник писателя 1877, 1980, 1981

…«постигал душой все ее совершенства». — У Пушкина:

…в этих мировых страдальцах так много подчас лакейства духовного! Ср. также ниже: …рабство и лакейство души перед авторитетом. — Лакейство как слепое подчинение авторитету, следование готовой чужой догме относится к выражениям, постоянно применявшимся Достоевским по отношению к либералам-западникам (в «Бесах», в «Дневнике писателя» 1876 г.).

…отправился с мировою тоской своею — кипя здоровьем и силою… — Имеются в виду странствия Онегина, описанные в строфах XII и XIII восьмой главы «Евгения Онегина» и в «Отрывках из путешествия Онегина», цитируемых ниже.

В бессмертных строфах романа — загадочного еще для нее человека. — Речь идет о строфах XVI–XXV седьмой главы «Евгения Онегина».

Уж не пародия ли он? — Цитата из строфы XXIV седьмой главы «Евгения Онегина».

…кто сказал, что светская, придворная жизнь тлетворно коснулась ее души — светские понятия были отчасти причиной отказа ее

Онегину? — Имеются в виду, с одной стороны, Белинский, с другой — Писарев. В последнем объяснении Татьяны с Онегиным, по утверждению Белинского, сказалось «все, что составляет сущность русской женщины с глубокою натурою» — задушевность, чистота и искренность чувств. Но критик пишет и о «тщеславии добродетелью, под которою замаскирована рабская боязнь общественного мнения», и что пока Татьяна «в свете — его мнение всегда будет ее идолом» ( Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1955. Т. VII. С. 498, 500). Писарев же в своей нарочито-заостренной полемической характеристике Татьяны заявляет более резко: «…отталкивая его (Онегина. — Ред. ) из уважения к требованиям света, она презирает „всю эту ветошь маскарада“; презирая всю эту ветошь, она занимается ею с утра до вечера, „свет мне противен, но я намерена безусловно исполнять все его требования“» — так интерпретировал критик слова Татьяны ( Писарев Д. И. Сочинения. М., 1956. Т. III. С. 349).

Но я другому отдана // И буду век ему верна. — У Пушкина:

… ( а не южная или не французская какая-нибудь ) … — Современники усматривали в этих словах намек на возлюбленную Тургенева Полину Виардо-Гарсиа.

Нет, русская женщина смела. Русская женщина смело пойдет за тем, во что поверит, и она доказала это. — Речь идет о подвиге декабристок. Еще в 1854 г. в письме от 22 февраля Достоевский писал. М. М. Достоевскому о встрече с А. Г. Муравьевой, П. Е. Анненковой и Н. Д. Фонвизиной на пересыльном пункте в Тобольске в 1850 г.: «Ссыльные старого времени (то есть не они, а жены их) заботились о нас как о родне. Что за чудные души, испытанные 25-летним горем и самоотвержением. Мы видели их мельком, ибо нас держали строго. Но они присылали нам пищу, одежду, утешали и ободряли нас». В «Дневнике писателя» за 1873 г. писатель так выразил свое восхищение: «Мы увидели этих великих страдалиц, добровольно последовавших за своими мужьями в Сибирь. Они бросили все, знатность, богатство, связи и родных, всем пожертвовали для высочайшего нравственного долга, самого свободного долга, какой только может быть. Ни в чем неповинные, они в долгие двадцать пять лет перенесли все, что перенесли их осужденные мужья» (наст. изд. Т. 12). Говоря о высоком нравственном облике русской женщины, Достоевский в июльско-августовском выпуске «Дневника писателя» за 1876 г. вновь напомнил о декабристках (см. наст. изд. Т. 13).

Этому-то старику генералу… — Ошибочное представление о возрасте мужа Татьяны было широко распространено в 60-70-е годы. Анализ романа Пушкина в сопоставлении с реальными биографиями военных деятелей той эпохи позволил Н. О. Лернеру сделать вывод о том, что мужу Татьяны было не более 35 лет. «В своей знаменитой речи о Пушкине (1880 г.) он (Достоевский. — Ред. ), писал Лернер, несколько раз назвал мужа Татьяны «стариком», «старцем», «старым мужем»; эта старость в глазах писателя увеличивала жертву Татьяниной верности. Жалостливое сердце Достоевского невольно подсказало эту, по существу ненужную, черту, не оправдываемую ни показаниями самого создателя Онегина, ни общеисторическими условиями онегинской эпохи» ( Лернер Н. О. Муж Татьяны // Лернер Н. О. Рассказы о Пушкине. Л., 1929. С. 215).

…«с слезами заклинаний молила мать»… — «Евгений Онегин», гл. восьмая, строфа XLV11.

А разве может человек основать свое счастье на несчастье другого? ~ Чем успокоить дух, если назади стоит нечестный, безжалостный, бесчеловечный поступок? — Здесь и ниже (см. следующие примечания) отразились идеи, составляющие зерно философско-этической проблематики романов «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы»: утверждение о невозможности достижения высокой цели низкими средствами и общего блага — ценою страдания отдельной личности, о пагубности бесчеловечного поступка для общества и личности самого преступившего, осуждение индивидуализма.

Позвольте, представьте, что вы сами возводите здание судьбы человеческой ~ Согласитесь ли вы быть архитектором такого здания на этом условии? — Ср. со словами Ивана, обращенными к Алеше, в главке «Бунт» книги «Pro u contra» романа «Братья Карамазовы»: «…представь, что ты сам возводишь здание судьбы человеческой <���…>, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице <���…> согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!» (наст. изд. Т. 10).

И можете ли вы допустить хоть на минуту идею, что люди ~ согласились бы сами принять от вас такое счастие, если в фундаменте его заложено страдание ~ и, приняв это счастие, остаться навеки счастливыми? — В «Братьях Карамазовых» сходным вопросом к Алеше закончил Иван свое рассуждение о построенном на страдании здании человеческой судьбы: «И можешь ли ты допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастие на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, оставаться навеки счастливыми?».