Валерий Фрид - 58 с половиной или записки лагерного придурка

Он сосватал Зое срочную работу: к прибытию мощей св.Серафима Саровского надо было привести в порядок интерьер храма в Дивееве... Интинская зековская солидарность до сих пор в действии.

А года два назад в нашем доме повстречались и интинские жены -- Тамара Римини и Варя. Пришла и Мариха -- рыжая, красивая. Больше всех радовалась встрече Варя -- будто чувствовала, что скоро умрет. И умерла через два дня от сердечного приступа.

хх) Не очень понятно,чем руководствовались "микояновские тройки", решая судьбы заключенных. Еще когда мы были на 3-м, ушел по решению тройки на свободу "изменник Родины" Славка Мещеряков -- ушел, не доотбыв длинного-длинного срока, а мы, "язычники", остались. Выйдя за зону он весело крикнул нам из-за проволоки:

-- Фраера! Я всегда говорил: держаться надо за Адольфа!

XXI. КРОКОДИЛ ПОД КРОВАТЬЮ

Чувствую, что рассказ мой затянулся до неприличия. Обещал друзьям написать о нашей с Юликом лагерной эпопее (Каплер говорил -- опупее) а все чаще тянет рассказывать чужие истории. Потому что почти у всех наших близких товарищей они были интереснее и драматичнее, чем моя.

Например, у Ромки Котина, "вольноотпущенника", с которым мы встречали Новый Год.

В первые дни войны он оказался в немецком плену. Очень еврейский нос отчасти компенсировался голубыми глазами и волосами цвета лежалой соломы. Как правило, военнопленные евреи выдавали себя за татар или осетин: мусульмане тоже обрезанные. Ромкина внешность этого не позволяла, и он рискнул, сказался белорусом. По счастью, немцы редко требовали предъявить для проверки крайнюю плоть -- то ли брезговали, то ли верили на слово (немецкой доверчивостью наши пользовались вовсю). Но советского человека так легко не проведешь: Котина расшифровал кто-то из товарищей не несчастью. За молчание он потребовал хорошие Ромкины сапоги. Сделка состоялась, но на всякий случай Роман перелез ночью в соседнюю секцию: лагерь был временный, просто площадка, обнесенная колючей проволокой и разбитая на квадраты. А стационарный лагерь, куда попал самозванный белорус, был в Норвегии. Там, в постоянном страхе, что продаст кто-нибудь из своих, он прожил четыре года -а в довесок получил 25 лет ИТЛ. Вышел, не досидев, и со временем снова поехал за границу -- и на этот раз не в Норвегию, а США. Там он и досидел до конца отпущенного ему судьбой срока.

Но совсем уж удивительным был немецкий отрезок биографии Яна Гюбнера. По-настоящему он был Исаак, но у себя в Полше назывался Яном, а у немцев -Гансом.

Я уже рассказывал про Эрика Плезанса, англичанина, служившего в СС. Но еврей в СС?!. Именно так. Исаак-Ян-Ганс служил при эсэсовской части буфетчиком. Было это где-то под Винницей. Или под Полтавой.

Как и Ромка Котин, Ян был голубоглазый блондин. Но курносый и красномордый -- так что с успехом выдавал себя за фольксдойча. У него и фамилия вполне немецкая -- Hubner. С русской женщиной Валей они прижили дочку, которую назвали Гретой, Гретхен.

Гюбнера тоже заложил советский человек: старик-украинец настучал солдатам, что буфетчик-то у них того... Немцы не поверили, со смехом рассказали Яну. У того душа ушла в пятки, но он и виду не подал. Схватил эсэсовский кинжал, закричал что сейчас пойдет, убьет негодяя. Камерады его успокаивали:

-- Что ты, Ганс, брось! Старикашка выжил из ума, кто его будет слушать?

(Много лет спустя Ян рассчитался с доносчиком. Съездил в тот городок навестить Валю и Грету, а заодно навестил старика. Сказал ему:

-- Дедушка, теперь я могу открыть вам всю правду. Я разведчик, полковник КГБ. У немцев я выполнял особое задание. А вы знали, что я еврей, но не сказали им. Так ведь? Или не так?

-- Так, так, Ганс, -- лепетал перепуганный насмерть старик.

-- И вот я приехал специально, чтобы сказать вам спасибо. -- Тут Ян перестал улыбаться. -- Сейчас еду на задание. Но я скоро вернусь, и мы еще поговорим. Вы меня поняли?

И ушел, оставив деда в полуобморочном состоянии.)

Звездный час его эсэсовской карьеры настал, когода в их часть приехал фельдмаршал фон Маннштейн. Ян был знатоком ресторанного дела и приготовил для высокого гостя какие-то особо изысканные тарталетки. Тот поинтересовался: кто в этой глуши способен сотворить такое. Ему объяснили: есть тут у нас один фольксдойч, очень толковый. Фельдмаршал пожелал увидеть его.

Ян повторил ему свою "легенду", как сказал бы настоящий разведчик: старый Гюбнер держал во Львове -- Ян называл его Лембергом -- большой ресторан. Когда Польшу поделили между Рейхом и Советами, Лемберг достался русским. Гюбнеры знали что они, фольксдойчи, могут репатриироваться в Германию. Но отцу жалко было расставаться с рестораном. И как старик просчитался! Ресторан отобрали, отца отправили nach Siberien. А Ян при первой возможности перебежал на сторону германской армии.

-- И ы никогда не был в Рейхе?

-- Никогда. Но мечтаю.

-- Ну, иди.

Уходя, Ян слышал, как Маннштейн сказал офицерам:

-- Этот парень никогда не был в Германии, aber die deutsche Kultur ist in Blut geboren. Немецкая культура -- она в крови!

В Германию Ян Гюбнер попал после капитуляции: его отправили в Торгау, и в тамошней тюрьме он ожидал суда. Соседом по камере был высокий эсэсовский чин. Они болтали о том, о сем. Немец рассказал, что в молодости у него был роман с евреечкой; от нее он даже научился писать свою фамилию еврейскими буквами. И он вывел:"Шмидт". Ян взял у него карандаш, поправил:

-- Вы написали букву "самах". А надо вот так -- "шин".

-- Ты-то откуда знаешь? -- удивился эсэсовец.

-- А я еврей.

Немец не поверил. Пришлось Яну предъявить доказательство. После этого сосед по камере надолго замолчал. И под конец сказал только одну фразу:

-- Теперь я знаю, почему мы проиграли войну...

В советском лагере Яна спасала та же изворотливость и уменье рисковать. На участке, где я был писарем, он работал в паре со здоровенным немцем Эмилем Гучем. Оба вкалывали на совесть, норму выполняли процентов на 130 -без моей помощи. Но тянуло Яна на более привычную работу: на вакантную должность зав.складом. Он стал подсылать к начальнику шахты ходоков из вольняшек, чтобы говорили: вот, есть такой Гюбнер,проходчик. Работает в забое, а хорошо знаком со складским хозяйством.

Воробьев вызвал Гюбнера, предложил принять склад. Ян отказался наотрез.

-- Зачем мне эта морока? Я работаю, мной, слава богу довольны -- и я доволен.

Вернулся в забой, но агитацию не прекратил. Его второй раз вызвали к Воробьеву.

--Давай, Гюбнер, принимай склад!

-- Гражданин начальник, я не хочу. Опять будут говорить: вот, еврей лезет на теплое место.

-- Так ты же не лезешь, это мы тебя просим.

-- Спасибо, гражданин начальник, но мне и в шахте хорошо.

И только на третий раз хитромудрый Ян дал себя уговорить.

Вступление в новую должность он отпраздновал, подарив каждому из своих ходатаев по цинковому бачку, украденному в первый же день со склада.