Людмила Миронова - Рука Всевышнего. Повесть

Невозмутимые и упрямые, с неба полетели белые хлопья февральского снега.

Смерть Василия Григорьевича Кукольника стала настоящим потрясением для всей его семьи: жены, маленькой дочери и трех сыновей, старший из которых на тот момент состоял на службе в одном из Петербургских ведомств. Средний сын, Платон, был учителем низших классов в Нежинской гимназии и на этом поприще много помог отцу в первые годы после ее открытия. А младший, Нестор, о котором и пойдет речь далее, был еще двенадцатилетним мальчиком, талантливым и подающим надежды учеником все той же гимназии. Полиция расследовать смерть Кукольника не стала, случившееся расценили, как самоубийство, и дело было закрыто. Вдова Василия Григорьевича, Софья Николаевна, упорно винила в гибели мужа профессоров гимназии, вызывая тем самым множество ненужных толков и споров. В конце концов, руководство учебного округа не придумало ничего лучше, чем выселить Кукольников из Нежина. Вместе с детьми она перебралась в подаренное императором ее мужу имение недалеко от города Вильно, где через полгода, не пережив горечь утраты, скончалась. Тогда заботу о Несторе взял на себя старший из братьев двадцативосьмилетний Павел, он то и решил отвезти мальчика обратно в Нежин для окончания курса. Тем более что на тот момент должность директора гимназии уже год занимал верный друг их отца Иван Семенович Орлай. Он, известный врач, педагог и литератор, за довольно короткий срок сумел сделать то, что не удалось покойному Кукольнику. А именно собрать вокруг себя умных, амбициозных профессоров, ставших в последствии настоящими кумирами молодежи. Он умел ладить с людьми, найти подходящие слова, но при этом оставаться строгим. Умел, что называется, держать дистанцию. Будучи уже не молодым он сохранил свежесть ума и бодрость духа. Орлай радушно принял братьев и сразу же окунулся в воспоминания:

– Да, я был поклонником вашего семейного театра. Помню, как однажды вы разыгрывали трагедию a la Rasine, кажется, вышедшую из-под вашего пера, Павел Васильевич.

– Точно так.

– А ты, Нестор, играл смешного мальчика.

– Маленького сына Эмерика.

– Начался последний акт, поднялся занавес, и перед нами открылись виды родных Карпат. Старые карпатороссы, несмотря на преклонные лета, вскочили со своих мест и закричали: «Буда! Буда!». Восторг был необычайный.

– Это Александр добыл где-то виды селений Оффена и Буды, чтобы порадовать отца, – проговорив это, Павел Васильевич нахмурился.

– Александр Васильевич, ваш брат, он сейчас в Петербурге?

– Он умер.

– Простите, я не знал.

– Побился друзьям об заклад, что съест сто польских мясных пельменей вместо закуски перед обедом и съел таки, а к вечеру у него развилось сильнейшее воспаление кишок. Врачи оказались бессильны.

Они замолчали.

– Значит, Павел Васильевич, вы дело отца решили продолжить – вдруг прервал тишину Орлай, – Так может, останетесь. Нам в гимназии хорошие преподаватели ой как нужны.

– К сожалению, не могу, на днях я принял приглашение от Виленского университета. Иван Семенович, я очень благодарен вам за то, что вы согласились принять Нестора обратно в гимназию. Здесь ему будет лучше. Он кончит курс, да и вы…

– Понимаю, понимаю, – перебил Орлай и положил руку Нестору на плечо, – Приму, как родного сына. Будьте совершенно покойны. Воспитаем, обучим, разовьем таланты и прочие и прочие.

В это момент в кабинет постучался секретарь и доложил о приезде какого-то высокопоставленного господина. Орлай поспешил проститься с братьями и, когда дверь за ними захлопнулась, произнес:

– «Чтобы воспитать человека, его надо любить», – он задумался, – Хотя хорошая порка иногда тоже не повредит.

Нежинская гимназия приравнивалась по своему статусу к университету, занятия здесь продолжались с восьми до шестнадцати часов с перерывами на подготовку домашних заданий. Образование было очень разносторонним. Преподавались Закон Божий и древние языки, русский, немецкий и французский, философия и естественная история, финансовая наука и римское право. Вот лишь неполный список предметов, над которыми корпели будущие сыны отечества. Гордостью гимназии была богатая библиотека, в которой на тот момент было более трех тысяч томов. В выходные гимназистов отпускали в город, где большой популярностью пользовались ярмарки, пестревшие всякой всячиной, а в остальные дни они гуляли по парку и живописным берегам реки Остер.

Единственное, что омрачало жизнь гимназистов – строгая дисциплина. Пороть не любили, но пороли. За гимназистами неусыпно следили инспектора и надзиратели, писавшие бесчисленные рапорты и доносы, но дух вольнодумства, благодаря грамотной политике Орлая, все равно просачивался сквозь стены гимназии.

Начались занятия. Жизнь гимназистов потянулась медленно и уныло. Несмотря на пропущенный год, Нестор был переведен сразу в четвертый класс. Способный, начитанный, недурно владеющий четырьмя языками, он быстро завоевал лидерство. Многие мальчишки завидовали ему, учителя хвалили.

На последнем уроке Константин Александрович Моисеев читал историю. Гимназисты больше всего не любили этого «казачка», как они его между собой называли. Средних лет, полноватый, невысокий, казалось, его больше всего интересовали наряды, а не наука. Наверное, так оно и было. Каждый день он являлся в гимназию в голубых панталонах и голубом сюртуке, поверх которого был щегольски повязан голубой шарф. Даже гимназистов он порывался переодеть в голубой демикотон. Его уроки слыли нуднейшими из нуднейших и каждый раз превращались в настоящее испытание.

– Александр Македонский, предчувствуя скорую кончину, пожелал проститься со своей армией, – монотонно протянул он, – Это был трогательнейший момент, ибо трогательность и чувствительность всегда аккомпанируют подобным моментам. Ему помогли подняться с роскошного ложа, на коем он вот уже как десять дней возлежал, укрытый шелковым покрывалом с причудливым узором и вывели на балкон. Это был широкий, каменный, белый балкон, усыпанный редкими разноцветными цветами, испускающими дивный аромат, коей тонкой струей проникал в ноздри. Толпы солдат, облаченных в сияющие на солнце, кое озаряло их в этот ясный день, доспехи, приклонили свои колена. Они гордо и мужественно собрались внимать речи человека, который провел их почти через всю Малую Азию, населенную многочисленными народами, кои они покорили все с тем же мужеством, с коим сейчас собрались внимать последней речи полководца, который все еще, – тут он закашлялся.

– Да. Может, кто-нибудь знает, в каком-году это было? – Константин Александрович нахмурил брови и окинул взглядом учеников.

Нестор поднял руку: