Людмила Миронова - Рука Всевышнего. Повесть

– Александр Македонский умер от малярии 13 июня 323 года до нашей эры в своем вавилонском дворце. Ему было 33 года.

– Похвально, г-н Кукольник. Садитесь.

– Так вот. На чем я остановился? Ах, да, – Моисеев опять сложил руки за спиной и зашагал по классу, – Его доблестная армия, без которой Македонский не совершил бы то, – последовала пауза, – что он совершил. Дабы это не удавалось еще никому в древней истории, о чем свидетельствуют выдающиеся древние историки, кои высочайшим слогом поведали нам об Алексан…, – вдруг взгляд Константина Александровича остановился на мальчике, который, сидя за последней партой, что-то увлеченно рисовал. Моисеев прервал рассказ и спросил:

– Господин Гоголь-Яновский, а по смерти Александра Македонского что последовало?

Не долго думая, Гоголь-Яновский воскликнул:

– Похороны!

Раздался оглушительный смех. Моисеев невозмутимо дождался пока в классе вновь воцарится тишина и произнес:

– Я сейчас же напишу рапорт, чтобы вас выпороли, как следует. Надеюсь, это обуздает ваше остроумие. Если в классе есть еще любители демонстрировать свое исключительное чувство юмора, они тоже могут присоединиться к своему товарищу.

Все притихли, даже мухи. Но если бы самой смелой из них все-таки вздумалось пролететь, ее жужжание послышалось бы очень отчетливо.

После уроков играли в городки. Мальчишки разделились на две команды по пять человек. Веселых и задорных, их переполняла энергия, накопившаяся за долгие часы сидения в классах.

– Не попадешь! Не попадешь! – кричал коренастый мальчуган своему противнику, бегая вокруг «города». Кажется, он и секунды не мог устоять на одном месте. Это был Саша Данилевский. После смерти отца, его мать вторично вышла замуж, и теперь за образованием мальчика следил отчим, который ждал от него только положительных оценок. Саша старался, но учеба ему явно не удавалась.

– Промажешь! Промажешь! – не унимался он.

– Да угомонись ты, не мешай, – вступился кучерявый рыжеволосый парнишка.

– Пусть себе надрывается, не промажу, – сказал Нестор. Это была его очередь выбивать с кона. Сосредоточившись, он замахнулся и бросил биту. Почти все городки выкатились за пределы линии.

– Я же сказал, не промажу.

– Эй, смотрите! – крикнул кто-то. Все обернулись и уставились на приближающегося к ним невысокого, сутулого мальчика.

– Ну что, таинственный Карло, живой?! – спросили ребята почти хором.

– А что не видно? – ответил Коля Гоголь-Яновский.

– Надрывался-то как, нам отсюда было слышно, – воскликнул кучерявый.

– Мы уж подумали, что ты с ума сошел, – подхватил Нестор.

– Много думать вредно.

– Кто бы говорил.

– Возьмите меня в игру.

– Нет. Иди, иди отсюда, – завопил кучерявый.

– Ладно, чего ты. Дай ему ударить. Попадет, вместо меня играть будет, – предложил Нестор

– Пусть, пусть ударит, – вступился Данилевский.

– Согласен?! – спросил Нестор.

– Согласен, – Коля взял биту. Ему предстояло кидать с полукона, то есть не с 13 метров, а вполовину меньше. Играл он и правда плохо, его почти никогда не принимали, вот и сейчас он заметно нервничал. Он замахнулся и бросил. Бита пролетела мимо. Ребята засмеялись. Гоголь-Яновский нахмурился и отвернулся, как всегда, когда над ним начинали подшучивать или смеяться.

– Мазила, – съехидничал Нестор и показал язык.

– Ну ладно, – вступился Саша.

– Пигалица!

– Прекрати ты, я сказал, – воскликнул Данилевский и толкнул Нестора в грудь.

– Эй, ты чего!

Данилевский и Кукольник уже хотели накинуться друг на друга, но вдруг послышался голос Орлая.

– Что там у вас за шум, уж не драка ли? – строго произнес он, выглядывая из окна своего кабинета на третьем этаже.

– Нет, Иван Семенович. Вам показалось. Это мы так играем, – переглядываясь, «защебетали» ребята.

Дальше игра не заладилась, и было решено докончить завтра. Опустевшая гимназия постепенно вновь наполнилась голосами и ожила.

Незаметно минула осень с ее причудливым буйством желто-красных оттенков, сыростью, дождями, прелестью мимолетных теплых деньков и ароматом увядающей зелени.

После зимних каникул гимназистов ждало долгожданное событие. Любительский театр, еще одна заслуга Орлая, взялся ставить «Недоросль» Дениса Ивановича Фонвизина. Вообще, все спектакли гимназии имели громадный успех, зрители рукоплескали юным актерам, и, прежде всего, Коле Гоголю, обладавшему удивительным талантом комика. Ребята, занятые в постановке, собрались в светлом просторном зале. Ими руководил молоденький учитель, судя по царившей суете, не пользовавшийся большим авторитетом. Вскоре следить за порядком пришел инспектор, тот самый историк Константин Александрович Моисеев.

Отличник Кукольник недурно исполнял роль Митрофанушки, а Правдина играл Коля Прокопович, вечно румяный мальчишка, которого в шутку прозвали «красненьким».

– Тихо, тихо, – скомандовал учитель, – давайте еще раз с того момента, когда Правдин экзаменует Митрофанушку. «Любопытен бы я был послушать, чему немец-то его выучил».

– «Всем наукам, батюшка», – уверенно проговорил Гоголь-Яновский, разодетый госпожой Простаковой.

– «Чего ж бы, например?» – с важным видом спросил Прокопович.

– «Вот грамматике», – ответил Нестор и подал ему книгу.

– «Вижу. Это грамматика. Что ж вы знаете?»

– «Много», – Кукольник сложил руки на груди и гордо поднял голову, – «Существительна да прилагательна….».

Мальчишки захихикали.

– «Дверь, например, какое имя: существительное или прилагательное?»

– «Дверь? Котора дверь?»

– «Котора дверь! Вот эта».

– «Эта прилагательна», – он равнодушно махнул рукой и, когда ребята снова начали давиться от смеха, с подозрением покосился на Гоголя-Яновского и увидел, что тот комично копирует каждое его движение.

– «Почему же?»

– «Потому что она приложена к своему месту. Вон у чулана шеста неделя дверь стоит еще не навешена…», – вдруг Нестор не выдержал и с кулаками накинулся на своего насмешника. Завязалась драка. Мальчишек быстро разняли, но участь их была предрешена. Пороли обоих.

Через несколько месяцев с разрешения Орлая гимназисты создали рукописные журналы «Звезда» и «Метеор литературы». Это занятие отодвинуло на второй план все другие забавы. Теперь после уроков они уже не бежали гулять или играть в городки, а собирались для чтения и обсуждения своих произведений и произведений новейших авторов. Молодые умы занимали и баллады Жуковского, и стихи Пушкина, и комедии Загоскина. Русская литература обретала иной облик, отличный от сентиментального Карамзина и возвышенного Ломоносова, она все более и более наполнялась духом свободы. Таким пленительным и таким долгожданным…