Хедвиг Шоберт - Найти самого себя. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

Погрузившись в мысли, фрау фон Нордхайм опустила голову на грудь. Потускневшие черты ее увядшего лица выражали печаль и заботу, но в то же время удивительное спокойствие и ясность, которые говорили о том, что она никогда не знала страсти.

– Я воспитывала Марту, – продолжала она тихо, – как могла, … но нельзя заставить свое сердце любить, и я не люблю дочь моего злейшего врага… я не могу ее любить!

Тут она внезапно в отчаянии заломила руки.

– Что с ней будет, когда я умру? – спросила она упавшим голосом. – Она Нордхайм, я не могу отнять у нее это имя. Но как я могу умереть спокойно, если знаю, что она опозорит его еще больше? Как я cмогу ответить за то, что не смогла заглушить порочные ростки в ее душе? Мы должны признать, Грегор, что любое даже самое лучшее образование бессильно перед природой! То, что скрыто внутри человека, становится явным, как только наступает подходящий момент. Я пыталась всеми своими силами, но не могла изменить Марту ни на йоту. Я уверена, что как только появится малейшая возможность, она не устоит перед искушением стать такой, какой была ее мать.

– Не будьте несправедливы к ней, – мягко возразил Грегор. – Марта молода, а в молодости хочется очень многого. Она красива, она встретит достойного человека, который полюбит и будет бережно хранить ее, так что Ваши страхи необоснованны.

Она быстро повернула к нему свое увядшее лицо с потухшими глазами.

– Если бы это было так, я бы встала на колени и благодарила и его, и Бога! Я приняла бы с распростертыми объятиями любого нищего, лишь бы только когда-нибудь прóклятое имя «Нордхайм» навсегда исчезло из этого мира!

С пожелтевшим морщинистым лицом, освещенным слабым светом лампы, она выглядела как фанатик, готовый умереть за свою веру.

– Когда я умру, – продолжала она, – Марта будет свободна, и тогда будет видно, права ли я в своих предчувствиях! Ее стремления всегда были обращены вниз, и никогда вверх! Ленa Даллманн и ее мать и опекунша, – ее самое любимое общество; они понимают друг друга во всем, имеют те же желания и интересы; с другой стороны, мы с нею понимаем друг друга так мало, как будто говорим на разных языках!

– Почему Вы терпите это общение? – спросил Грегор.

– Почему? – тихо повторила она, покачав головой. – Дорогой друг, бедность уравнивает всех, и я не исключение. Только кошелек имеет значение для людей с уровнем образования семейства Даллманн. Если бы я была богата, они кланялись бы мне в пояс, уважали и почитали; но поскольку я бедна, то они считают меня равными себе. Кроме того, они неплохие люди, эти Даллманн, и девочки ходили в школу вместе.

В этот момент открылась дверь и в комнату заглянула Марта.

– Ужин готов, господин Грегор!

Он встал.

– Спокойной ночи, уважаемая фрау фон Нордхайм, и больше никаких темных мыслей, слышите?

Фрау фон Нордхайм протянула ему руку.

– Спокойной ночи, дорогой друг, спасибо за визит!

Хьюго Грегор поднес ее высохшие пальцы к своим губам. Он никогда не делал этого раньше и невольно покраснел, но сегодня в облике фрау фон Нордхайм было какое-то особенное благородство.

– А что касается Марты – я все еще здесь! – сказал он тихо, закрывая за собой дверь. Пока Грегор жив, Марта не будет беззащитна. И поэтому душа фрау фон Нордхайм может быть спокойной.

Весь вечер Грегор думал, как уверить в этом старую женщину. Эта уверенность, он знал, облегчит ее сердце. Однако, когда дело доходило до добрых поступков, он был застенчив, как мальчик.

– О, не стоит благодарности! – мрачно почти крикнул он однажды, когда обнаружилось, что он снова втайне сделал доброе дело. – Только не надо никаких речей!

Девушка стояла около двери, скрестив руки за спиной, и смотрела на приближающегося Грегорa, наполовину смеясь, наполовину хмурясь.

– Бабушка снова на меня жаловалась? – спросила она шепотом. – Вы верите всему этому, господин Грегор?

Он посмотрел на нее оценивающе – невольно оценивающе. Ее прекрасное, розовое детское лицо выражало только прелесть и молодость, но в нем не было ничего порочного. Несомненно, фрау фон Нордхайм была не совсем справедлива к своей внучке!

– Видите ли, дорогой господин Грегор, – продолжала девушка, покраснев, – бабушка предпочла бы, чтобы я вообще не дышала! Она отвергает все – она ненавидит меня – а мне приходится работать весь день, чтобы мы могли только выжить. Это несправедливо! Мать Лены довольна всем, что делает ее дочь, но я никогда не слышала ни одного одобрительного слова в свой адрес. Даже самого простого!

Грегор нежно погладил красивую светлую головку; голубые, детские глаза были полны слез.

– Не отчаивайтесь так, моя дорогая, – попытался он успокоить девушку, когда они шли через холодную кухню и коридор в комнату Альтена. – На долю Вашей бабушки выпали тяжелые испытания, Вы должны быть снисходительны к ней.

Марта нетерпеливо пожала плечами, затем на ее красивом лице появилось выражение покорности.

– Что же мне делать?

Некоторое время она смотрела на облупившиеся, изношенные доски на полу, по которым они шли, и вдруг подняла голову.

– Теперь господин Альтен будет богатым? – спросила она.

Грегор с удивлением повторил:

– Богатым? Почему Вы так решили, Марта?

– Потому что деньги – это главное в жизни, – сказала она уверенно. – Без денег мы обречены на нищее, жалкое существование.

– И Вы желаете, чтобы у Виктора Альтена было много денег? – спросил он с улыбкой. – Как Вы бескорыстны, моя милая.

Марта, прикусив свои алые губки, смотрела в сторону.

– Почему бы и не ему тоже, – наконец, примирительно сказала она. – Конечно, еще больше я хочу этого для меня. Ах! Я хочу быть богатой, господин Грегор!

– Так-так! – поддразнил ее Грегор, потешаясь над ее страстным тоном. – Дорогая Марта, если это еще не случилось, то непременно произойдет в скором будущем! Виктор, несомненно, заработает столько денег, что сможет вымостить всю вашу квартиру золотыми слитками, а я выиграю для вас в рулетку – если этого не достаточно, я не знаю, как Вам угодить!

– О, господин Грегор, – сказала Марта, – Вы все еще обращаетесь со мной, как с ребенком! Я больше не ребенок!

Девушка отпустила его руку, подошла к печи и разворошила пепел, так что искры вспыхнули снова; она была так сердита, что слезы снова выступили на ее глазах. Все видели в ней ребенка, а она чувствовала с уверенностью, что это время уже давно осталось позади нее. В ее сердце росли желания, надежды и мечты, которые не имели ничего общего с детством. Если бы Грегор только знал, как люди на улице смотрят ей вслед, какие комплименты ей делают в магазинах, на которые она вовсе не напрашивалась!

– Как долго ты там был! – воскликнул Виктор, поднимаясь навстречу входившему другу. – Или фрау фон Нордхайм решила сообщить тебе что-то особенное?