Хедвиг Шоберт - Найти самого себя. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

– Мы говорили о Марте.

– О Марте? – На лице Виктора появилась заинтересованность. – А что именно, если это, конечно, не секрет?

– Ты хочешь, чтобы я тебе все повторил? – сказал Грегор с усмешкой. – Думай о своих идеалах и позволь нам простым смертным позаботиться о повседневной жизни.

В ту ночь Виктор Альтен впервые увидел во сне Марту фон Нордхайм. Она появлялась перед ним, сияя своей юной красотой, то там, то тут, дразня его, маня его за собой, пока он, наконец, не сбился с пути и с громким криком не провалился в бездонную пропасть.

Во время короткой передышки, которую Виктор позволил себе между завершением своей последней книги и началом новой, его воображение больше, чем обычно, было занято Мартой. Марта вдруг стал центром, вокруг которого вращались все его мысли, все его чувства. Но не та Марта, которую он ежедневно видел перед собой – внучка его хозяйки, очень красивая девушка, – a существо, которое, он представлял себе в своем воображении.

Виктор краснел, как только он встречал Марту, его сердце начинало учащенно биться, когда она приходила в его комнату для выполнения своих повседневных обязанностей; он был как в лихорадке, когда она приближалaсь к нему, и мрачнел, когда слышал, как она смеется и шепчется с Леной Даллманн.

Грегор, конечно, уже на следующий день догадался, что происходит с его молодым другом. Он не на шутку испугался. В течение двух лет они жили вместе мирно и весело, никому из них не приходило в голову, что между ними могут существовать какие-либо другие отношения, кроме дружеских. И вот теперь этот несчастный человек вдруг влюбился в Марту как идиот!

Грегор, несмотря на свой потертый запятнанный сюртук, тем не менее, не был сухарем, но, напротив, большим жизнелюбом – по крайней мере, теоретически; и если не для себя, то для своего молодого друга он искренне желал земных радостей; однако, тот факт, что Виктор влюбился именно в Марту, расстроил его. Во-первых, он считал что девушка находится под их общей защитой и что она слишком хороша для мимолетной связи, а Виктор, на лоб которого в его двадцать пять лет водрузили первый лавровый листок, еще был не готов к тому, чтобы думать о серьезных отношениях; а во-вторых, он помнил о словах фрау фон Нордхайм и считал, что это неразумно позволить Виктору жить рядом с Мартой, не предупредив его о возможных последствиях.

Чем дольше Грегор наблюдал за другом, тем сильнее становилось его чувство против Альтена, и только то обстоятельство, что Марта ничего не замечала, давало ему некоторое утешение. Но как долго это продлится?

– Марточка! Тсс, Марточка!

Фрау Даллманн – красная вязаная шаль наброшена на плечи – тихо приоткрыла дверь кухни и помахала рукой девушке, хлопочущей у плиты.

– У Вас есть немного времени? Подойдите на минутку.

– Вода сейчас закипит, мне нужно заварить чай, – сказала Марта, глядя на дверь спальни своей бабушки. – Ну так и быть, Фрау Даллманн! Самое страшное, что она может сделать, это опять ругаться.

Фрау Даллманн засмеялась и покачала головой.

– Для того, кто привык к постоянным упрекам, это не такая уж большая беда! – сказала она и открыла дверь в свою квартиру, где ее дочь, милая брюнетка такого же возраста как Марта лежала на старомодном диване и листала самый последний бульварный роман.

Хотя фрау фон Нордхайм в целом, возможно, была права в своих суждениях о соседях, одно оставалось правдой, они проявили необыкновенное радушие по отношению к ее внучке. Фрау Даллманн никогда не делала различий между собственной дочерью и красивой маленькой аристократкой, общение с которой она явно предпочитала общению со старой дамой, несмотря на всю ее доброжелательность.

– Ах, мама, – сказала Ленa, выпрямляясь и откидывая в сторону спутанные волосы. – Закрой дверь, что случилось?

Фрау Даллманн достала из тонкого бумажника две цветные полоски бумаги и триумфально положила их на стол.

– Смотрите, вот что мне сегодня подарилa моя фройляйн! – она явно очень гордилась билетами. – Завтра будет большой костюмированный праздник и вы непременно должны туда пойти и увидеть это.

Мгновенно две девушки посмотрели друг на друга сияющими глазами, но вслед за этим глаза Марты наполнились слезами.

– Но как же я смогу? Как же я смогу? – жалобно запричитала она. – Бабушка скорее привяжет меня к своему креслу, чем разрешит.

– Да, Марточка, она ничего Вам не разрешает, – сказала фрау Даллманн с состраданием. – Как будто Вы не ее собственная плоть и кровь! Но я уже размышляла о том, как мы все это можем устроить. Когда бабушка заснет, Вы потихоньку в одних чулках проберетесь к нам, и она ничего не услышит!

– А если она позвонит? – спросила Марта с сомнением в голосе. Неуважение, с которым только что говорили о фрау фон Нордхайм, ее не волновало, поскольку она и ее бабушка не имели ничего общего ни в чувствах, ни в образе мыслей.

– Не беспокойтесь об этом! Что она может сделать, если Вы не услышите звонок? Ведь в молодости очень крепкий сон! Вы должны пойти, Марточка, вряд ли Вам снова представится такой случай. – Фрау Даллманн переложила билеты в безопасное место. – Там должно быть действительно необыкновенно весело. Моя фройляйн будет в костюме турчанки. Вы обе непременно должны это увидеть!

И трое уселись рядом, чтобы обсудить свой план. У Марты все еще были сомнения, но фрау Даллманн знала, как ее уговорить.

– Будет разумно, если Альтен не узнает об этом. Он захочет следовать правилам, но, в конце концов, только все испортит! Никто не должен об этом знать, ни одна живая душа, слышите меня, дитя мое?

– Конечно, я не скажу ему об этом! – ответила Марта со смехом. – О, дорогая фрау Даллманн, если бы Вы были моей матерью!

Фрау Даллманн польщенно засмеялась.

– Я тоже была бы не против! – сказала она добродушно и шутливо толкнула Марту в бок.

– Марта! Марта! – все это время кричала из своей комнаты фрау фон Нордхайм. На кухне кипел чайник, она услышала шипение, но была не в состоянии что-либо сделать – ее ноги парализованы, а глаза слепы.

Прошло больше часа, прежде чем девушка вспомнила о своих обязанностях. Она тихонько прокралась обратно в свою комнату. В душе Марта чувствовала угрызения совести, но предвкушение предстоящего удовольствия занимало все ее мысли. Она выслушала молча, хотя и с выражением упрямства на лице, обвинения бабушки.

– Из всех бед на земле самая ужасная – быть беспомощной, – с горечью сказала слепая женщина, – особенно когда тот, кто тебе обязан, не признает никаких обязанностей. Я запрещаю тебе с сегодняшнего дня ходить к Даллманнам.

– Ты не можешь этого сделать, бабушка, – зло возразила Марта. – Лена – моя подруга, и я буду к ним ходить!