Мигель Сервантес - Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова

Окончательно обосравшийся от страха лендлузер, неистово забожился, что-де, он не виноват ни в чём, и, видит Бог, его долг не столь велик, как утверждает лживый мальчишка-пастушонок, и он готов поклясться всем святым в своей полной правоте, причём такой клятвой, какой он до сих пор ни в жизнь не клялся, и да будет Бог ему свидетелем, денег он должен не так много, потому что из этого долга надо вычесть стоимость трёх пар башмаков, которые пастушок износил, шляясь по горам и весям и один реал в счёт одной клизмы и одного кровопускания, которые ему сделали, когда он серьёзно занемог.

– Все это хорошо! Пусть будет так! – твердил Дон Кихот, – Но нам всё равно придётся записать обувь, клизму и кровопускание в счёт ударов, которые вы без особой вины нанесли ему, едва не спустив всю шкуру, ведь если он спускал со своих башмаков подмётки, вы спускали шкуру с его же тела, что является компенсацией потерь, и если лекарь пускал ему кровь, когда он был больным, для того, чтобы он выздоровел, то вы пускаете ему кровь, когда он здоров совершенно, для того, чтобы он стал больным, и с этой стороны он вам ничего более не должен!

– Увы, господин доблестный рыцарь, беда в том, что у меня нет здесь денег, они все дома, и стоит только андресу пойти со мной в мой дом, как я тут же заплачу ему одну королевскую монету за другой!

– Мне идти с ним? С этим? – в ужасе вскричал мальчик, – Боже-ж ты мой! Кажется, маразм крепчает! Час от часу не лучше! Что за год мне выпал, боже мой! Нет, Господи, ни за что, стоит мне поддаться и пойти с ним, он тут же сдерёт с меня шкуру, как какие-то хмыри с этого святого Варфоломея, а я буду только дёргаться, как Петрушка на верёвке!

– Он не сделает этого! – горячо в сердцах возразил Дон Кихот, – Достаточно, чтобы я послал его, моих грозных доводов вполне хватит, чтобы он уважал меня, мне достаточно того, чтобы он поклялся мне честью своего рыцарского ордена, к которому приписан, и тогда я готов отпустить его, и я ручаюсь, что он, без всякого сомнения, вернёт тебе, милый мальчик, свой долг!

– Милостивый государь! Одумайтесь, сэр, и взгляните на то, что вы говорите! – трещал мальчик, – Вы вероятно вовсе не соображаете, что этот мой хозяин никакой не рыцарь и не принадлежит ни к какому ордену, смотрите, это Хуан Халдуд, богатый крестьянин из села Кинтанара!

– Мало ли что, – ответил дон Кихот, – и иным Халдудам пристало становиться рыцарями, тем более, что каждый из них кузнец своего счастья и таковых надо судить только по делам их!

– Это правда, – сказал Андрей, – но каким судом судить этого моего хозяина, чьи дела состоят только в том, ибо он отказывает мне в хлебе насущном за труд мой и пот мой?

– Брат Андреас! Помилуй Бог, если я отрицаю хоть йоту своего долга! – заверещал селянин, глаза которого разбежались при этом в разные стороны, как шары ртути, – И вы просто не можете себе представить, как я рад, что вы пришли за мной, поверьте, я клянусь всеми этими чёртовыми рыцарскими орденами, какие ещё завалялись в этом мире, сейчас же идём со мной, и как я уже обещал, я верну весь свой долг по последнего гроша! Это счастье для меня – заплатить тебе! Только пойдём побыстрее со мной!

– Можно заплатить и без счастья, – сказал дон Кихот, – верните мальчику только то, что вы задолжали – и этого достаточно! И смотрите только, чтобы вы исполнили всё, как вы поклялись, а если нет, то Христом Богом клянусь вам, что я снова найду вас и покараю вас, и что я смогу отыскать вас, даже если вы прячетесь лучше, чем ящерица в норе. Если же вы захотите знать, кто является источников этих повелений, и дабы быть более уверенным в своей обязанности исполнить их, знайте, что я храбрый дон Кихот Ла-Манческий, защитник обиженных и укрывать сирых и знайте же, Бог милостив, я покидаю вас в уверенности, что вы ни под каким соусом не осмелитесь отречься от своих обещаний и прибегнуть к лжи, и останетесь верны обещанной клятве, будучи готовым в случае её неисполнения к скорой и суровой казни.

И, сказав это, он пришпорил кобылу и стал улыпётывать прочь от обалдевшего крестьянина, который внимательно следил за ним глазами, и наконец увидев, что Дон Кихот скрылся за кромкой леса и что он больше не вернётся, вернулся к своему слуге Андреасу и сказал ему:

– Сын мой! – нежным голоском пропел сельский прохиндей, – Идите сюда, я так хочу заплатить вам за всё, что я вам задолжал, как повелел этот несчастный, доверивший мне право повелевать!

– Я клянусь, – сказал Андреас, – что вашей милости будет сподручнее выполнить заветы того доброго джентльмена, и вернуть мне деньги! Да здравствует он тысячу лет! Он столь храбр и добр, столь предан справедливости, что если вы не заплатите мне, тогда он, как грозный дух мщения, вернется и исполнит то, что обещал!

– Я тоже клянусь, – сказал сельский кулак, – но, я ещё насколько люблю вас, дорогой Андреас, что хочу сильно увеличить плату, и вернуть даже большую сумму, чем задолжал!

И, схватив мальчика за руку железной хваткой, он тут же снова привязал его к дереву, где так отдубасил его, что тот остался висеть на дереве полумёртвым.

– Ну, что, господин Андреас, кричите, во всё горло, сейчас зовите своего заступника обиженных и сирых, – веселился крестьянин, – ну-ка попробуй, может, к несчастью, он тебя как-нибудь и защитит! Хотя, кто его знает, я думаю, что это ещё не конец, потому что мне приходит в голову, что с тебя ещё можно спустить шкуру, как ты и опасался!

Но, наконец, он развязал его и даже дал разрешение на то, чтобы он пошла за своим судьёй, чтобы тот исполнил суровый приговор. Андреас отшвырнул мерзкое крестьянское копьё, и поклялся, что пойдет искать храброго дон Кихота, чтобы тому стало известно, что тут в конце концов произошло, и заплатил сторицей за все его пакости, так что мерзкий крестьянин только посмеивался на виду у плачущего в голос Андреаса.

И в это же самое время, отважный дон Кихот, довольный случившимся, и окрылённый тем, что он избавил кого-то от обид, полагая это началом великолепных рыцарских подвигов своих, с великой радостью трусил в свою деревню, бормоча вполголоса себе под нос:

– Прекрасно, что ты можешь назвать себя блаженнейшей из всех, какие только живут на земле, о прекраснейшая из прекрасных Дульчинея Тобосская! Судьбе было угодно подчинять всецело твоей воле такого храброго и благородного рыцаря, каким был, есть, и будет дон Кихот из Ла-Манчи, того самого, который, как все знают, вчера был принят в рыцарский орден, а сегодня искоренил величайшее зло на свете и произвол, которые были вызваны беззаконием и крайней жестокостью: сегодня он вырвал кнут из руки того безжалостного палача, который без причины терзал одного хрупкого отрока.

В этом дон Кихот остановился на перекрёстке четырёх дорог, вследствие чего воображение нарисовало ему множество рыцарей, всегда останавливавшихся на распутье в великом раздумье, каким путём им далее следовать. И подражая своим предшественникам, он остановился и стал думать о том же, о чём думали и они, постоял, подумал, потом снова постоял и снова подумал, и после того, как он очень хорошо подумал, он отпустил повод Росинанта, всецело положившись на его волю, которая какой была, такой и осталась, ибо у Росинанта не было никаких иных желаний, кроме как немедленно проследовать прямо в своё стойлою