Мигель Сервантес - Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова

– Я не отрицаю этого! – возразил Дон Кихот, – Ты, Санчо, располагайся там, где тебе будет угодно, моей же профессии более подобает ночное бодрствование, чем сон. Но при всём этом было бы неплохо, Санчо, чтобы ты снова занялся моим ухом, и снова перевязал его, потому что оно ноет нестерпимо!

Санчо сразу же принялся перевязывать ухо Дон Кихота, но один из козлопасов, увидев внезапно рану, сказал, что у него есть прекрасное средство, которое быстро её вылечит. И, взяв несколько листьев розмарина, из тех, какие росли вокруг, он стал жевать их, а потом смешал с небольшим количеством соли, и приложив эту жвачку к уху Дон Кихота, перевязал его очень хорошо, убеждая всех, что в другом лекарстве никакой необходимости не возникнет, и его слова впоследствии оказались совершеннейшей правдой.

Тут явился ещё один слуга, из тех, которые приносили им из селения провизию, и сказал:

– Вы знаете, что произошлов деревне, товарищи?

– Откуда нам это знать? – ответил один из них.

– Тогда знайте, – продолжал слуга, – что сегодня утром умер знаменитый пастух-студент по имени Гризостом, и поговаривают, что умер от любви к этой отвратительной девке Марцеле, дочке Вильгельма богатого, которая любит щеголять в пастушьей одежде по нашим чащобам!

– Из-за Марцелы, говоришь? – переспросил один из пастухов.

– А то как же, – ответил козопас, – И как ни удивительно, он заповедал в своем завещании, чтобы его похоронили в поле, как если бы он был Мавр, и обязательно у подножия скалы, под большим пробковым дубом, ибо и до того было известно, да и он сам нередко подтверждал это, там было место, где он встретил её в первый раз. И он также завещал и другие вещи, такие, про какие святые отцы сказали, что они не могут быть исполнены, и хорошо, что они не будут исполнены, потому что они попахивают языческими обрядами. На всё это его великий приятель Амброзий, тоже студент, который также одевался вместе с Гризостомом пастушком, теперь заявляет, что следует в точности исполнить всё, ничего не пропустив, что повелел Грисостом, и в деревне по этому поводу творится великий переполох и возмущение. Но, к тому, что сказано, можно добавить то, что Амброзий и все пасторы, его друзья хотят, и завтра они пойдут хоронить его с великой помпой там, где я сказал – в чистом поле. Я, по крайней мере, обязательно пойду туда, если узнаю, что завтра не надо будет разносить еду.

– Мы все сделаем то же самое! – ответили хором козопасы, – и бросим жребий, кому придётся отстаться здесь пасти коз.

– Верно глаголишь, Пётр, – сказал один козлопас, – хотя не нужно только больно думать об этом, я сам тут останусь и буду отдуваться за вас всех, и не приписывай всё это моей добродетели или тому, что мне на всё это наплевать, просто мне трудно теперь ходить, из-за того, что я на днях занозил ногу! Я бы пошёл, если бы не эта глупая нога!

– Тем не менее, как бы то ни было, мы будет очень благодарны тебе! – ответил Пётр.

И Дон Кихот тут стал расспрашивать Петра, кем был умерший и что он знает о той пастушке. На что Пётр ответил, что он знал, что умерший – сын местного богача, идальго, живёт по соседству с деревней в горах, много лет крутился среди образованных людей в Саламанке, после чего вернулся на свою родину и с тех пор почитается здесь очень мудрым и чрезвычайно начитанным человеком.

– Прежде всего, люди утверждают, что он лучше всего знаком с наукой о звездах и о том, что происходит на небе, в том числе на Солнце и Луне, и при этом с удивительной точностью всегда предсказывал нам солнечные и лунные затемнения.…

– Друг мой ситный, – с ласковой усмешкой поправил его дон Кихот, – ты неверно называешь затмения двух главных светил – Солнца и Луны затемнениями…

– Но Пётр, никак не отреагировав на такие детские замечания, продолжил свою сказку, сказав:

– Ещё у него хорошо выходило предсказывать, когда должен быть уродный год, а когда год неуродный…

– Может быть, друг мой, вы хотели сказать, – сказал Дон Кихот, – урожайный или неурожайный?

– Уродный или урожайный, какая к чёрту разница, это дела чёрта с два меняет, что в лоб, что по лбу, если что! – ответил Петр, – так вот… Вот я и говорю, что этими своими предвещалками, и тем, что он им говорил, он сделал и отца своего, и друзей своих, которые отдавали ему должное и имели ум слушаться его советов, стали вдруг очень богатыми, потому что они делали только то, что он им напророчил, а он им говорил: сей в этом году ячмень, а не пшеницу, лучше будет, а в том – давай засевай нут, и не спорь, сей нут, а не ячмень, на следующий год будет масла хоть по кадык залейся, а за ними три года капли с носа не упадёт!

– Эта наука называется астрологией! – сказал Дон Кихот.

– Я не знаю, как его зовут! – твердил Петр, – Но одно я знаю, как свои пять пальцев, и даже туже того, и это то, что собаку он в этом съел такую, какая никому тут и не снилась. В конце концов, чёрти знают почему, не прошло и пяти месяцев после того, как он прикатил к нам на наши шеи из Саламанки, когда в один прекрасный день он вдруг принарядился в пастуший наряд, и пошёл с овчиной и посохом, как Моисей или Авраам какой-нибудь, сразу забыв свои прежние городские привычки, которые он заучил со школы, а вместе с ним приоделся в пастушка и другой его закадычный дружок по имени Амброзио, который был его вечным собутыльником в университете. А, совсем забыл сказать, что Гризостом, наш добрый покойник, был великим сочинителем всяких куплетов, так, что его мёдом не корми, а он всё время строчил колядки для Рождественской ночи, и действа в лицах на день тела Господня, которые потом разыгрывали служанки и прочая молодёжь, да так, что все просто кипятком пысали! А когда жители нашего местечка вдруг усекли, что оба эти школяра с бухты-барахты вдруг оделись этими долбаными пастушками, они были так ошарашены, что ходили друг к другу и всё спрашивали, как такое возможно, и так и не могли догадаться, что привело их к такому ужасному концу. Уже в это время отец нашего Гризостома нарезал кони, и он тут, бац, унаследовал дикую кучу всякого имущества, движухи и недвижимости, мебели, всякого мелкого и крупного скота, птицы, но самое главное целую гору денег, и всё это вдруг упало ему на голову, хотя я не скажу, что он не был того достоин, был, и он заслужил честно говоря всего этого богатства, потому что он был очень хорошим спутником и товарищем, к тому же ещё и и благотворителем и другом добрых людей, и имел лицо как у ангела. Затем пришло понимание, что переодевание в костюм пастуха было вызвано не чем иным, как прогулкой по этим безлюдным местам в поисках пастушки Марцелы, которую тут склонял один козлопас, и в которую без оглядки втрескался потом наш бедный покойный Гризостом, вознамерившись найти её в лесной чащобе и вместе с ней поселиться в какой-нибудь безлюдной пустыни на предмет обоюдной любви. Представьте себе! Идиллия полнейшая! И вы хотите теперь, небось, хотите спросить меня, узнав всю подноготную нашего Хризостома, кто же такая была эта чудная хищница Марцела: может быть, и даже я уверен, что это так и будет, вы не услышите ничего подобного во все дни вашей жизни, такая история, даже если вы доживете дольше Чесотки до возраста Срары…