Мигель Сервантес - Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова

– Санчо! У меня что-то в горле спёрло, мне нужно отдохнуть, а уж потом мы поговорим по душам, и к тому же у меня ребра сильно побаливают, а то бы я тебе мигом разъянил, какую чушь ты несёшь, Санчо, какой иерехонской ересью ты полон, грешник, и знай, если ветер судьбы, до сих пор дующий нам в лицо, обернётся в нашу пользу, наполняя наши паруса удачей, чтобы мы быстренько и без всяких проблем взяли какой-нибудь порт на каком-нибудь из островков, который гарантирован мной для тебя, что было бы, если бы я, захватив его, сделал тебя господином острова? Тогда бы ты был в полной растеряности, потому что ты не рыцарь, не желаешь им быть, не имеешь мужества и намерения мстить за принесённые тебе оскорбления и таким образом не способен защищать своё владычество. Потому что ты должен знать, что в вновь завоеванных царствах и провинциах всегда сначала наблюдается разброд и шатания, и туземцы никогда не бывают довольны своим новым хозяином, и всегда есть угроза того, что им придёт в голову совершить какой-то новый переворот или поднять бунт, чтобы снова поставить всё с ног на голову и снова испытать фортуну и вернуться, как они говорят, к старым порядкам, и поэтому новый господин должен иметь понимание, мужество и здравый смысл, чтобы осознать себя мужественным правителем и, чтобы отбиться от туземцев и в любом случае защитить себя.

– В том, что случилось с нами сейчас, – ответил Санчо, – я конечно хотел бы иметь навыки и мужество, о которых говорит ваша милость, но я клянусь вам честью бедного человека, мне сейчас больше нужны припарки и горчичники, чем советы. Ваша милость, если вы способны встать, давайте тогда поможем подняться и Росинанту, хотя он этого не заслуживает, потому что он был основной причиной всего этого преторианского крошева. Я никогда не верил в то, что Росинант способен на такое, я считал его таким же миролюбивым, как я. Во всяком случае, люди говорят, что для того, чтобы понять человека, надо с ним пуд соли съесть, а в жизни трудно хоть что-то понять. Кто бы мог представить, что после тех великих ударов меча, которые вы дали тому несчастному бродячему рыцарю, от которых он чуть не окочурился, последует такой град палочных ударов, который обрушится целиком на наши спины?

– Ну, твой крестец, Санчо, – возразил Дон Кихот, – задубел уже давно, и вряд ли по большому счёту, способен что-либо чувствовать, но мой, приученный к рубашкам из тончайшего сукна, несомненно, поболе чует боль от всяких побоев. И если бы я не предвидел, что… да что там предвидел?.. если бы я, зная точно, что все эти тычки достанутся нам из-за того, что мы взяли в руки оружие, я бы тут же получил удар от праведного гнева.

На это ответил ему верный оруженосец:

– Господин мой, поскольку урожай этих несчастий напрямую сопровождает путь любого рыцаря, скажите мне, ваша милость, они происходят всегда или какое-то ограниченное время, и это всё когда-нибудь да закончится? Мне кажется, что после двух таких обильных урожаев третий нам уже не собрать, если Бог по своей бесконечной милости не спасёт нас!

– Учти, друг Санчо, – ответил дон Кихот, – что жизнь ходячих рыцарей подвержена тысяче опасностей и злоключений, ни больше, ни меньше, но только благодаря таким испытаниям и только в результате их бродячий рыцарь в конце концов становится королём или императором, как показал опыт многочисленных и разнообразных рыцарей, чьи истории прямо частоколом стоят у меня перед глазами. И я мог бы много тебе нарасказать полезного на сей счёт, если бы не боль в спине, я бы просветил тебя, мой доблестный друг, как они только благодаря своим доблестям и силе своих рук, даже если им и после этого приходилось сталкиваться с лишениями и бедами, в конце концов становились повелителями островов и хозяевами жизни и богатств!

Ибо к примеру храбрый Амадис Галльский однажды оказался во власти смертельного врага своего чародея Аркалая, о чарах которого он хотя и догадывался загодя, но который сперва привязал его к колуну во дворе, а потом обрушил не менее двухсот могучих ударов вожжей по его спине, о чём у меня имеется ясное и сформировавшееся представление. И есть еще один мизерный, малоизвестный и не заслуживаюший ни какого внимания автор, который говорит, что рыцаря Феба однажды обманом затащили в ловушку в некоем замке, и он там провалился свозь гнилой пол, и оказался в подземелье, где ему, связанному по рукам и ногам, всандалили ведёрный клистир из воды, снега и песка, после которого он едва не окочурился, и не попал на тот свет, и если бы не подмога великого колдуна и мага, его личного друга, пришлось бы ему очень худо. И если таким прекрасным и добрым людям пришлось иной раз страдать столь сильно от рук кривды, и вытерпеть такие напасти и неприятности, то уж что говорить о нас, скромных и непритязательных людях! Санчо, учти при этом, что те оскорбления и горести, каким они подвергались, были не чета нашим и самыми большими неприятностями являются те, которые прошли они, а не те, которые мы сейчас проходим. Ибо позволь тебя просветить, Санчо, знай, что раны, которые наносят оружием, случайно оказавшемся в руках, не могут умалить ничьей чести, ибо правила, регулирующие поединки, гласят, что если сапожник даёт другому колодкой, которая оказалась у него в руке, по башке, так это не говорит о том, что того отдубасили палкой, и это не значит, что он вообще был избит. Я говорю это потому, чтобы ты не думал, что, если нас эти мерзавцы издубасили почём зря, то мы при этом были унижены, потому что оружие, которое те люди приносили, с которым нас лупили, было не чем иным, как жалкими дубовыми колами, и ни один из них, поправь меня, если я ошибаюсь, не имел при себе ни рапиры, ни меча, ни кинжала.

– У меня не было ни секунды, чтобы оглядеться, – ответил Санчо, – и увидеть, чем они там орудовали, потому что только я положил руку на мой буланый меч, как они свернули мне все плечи своими соснами, так что у меня искры из глаз посыпались и ноги подкосились, уложив меня туда, где я до сих пор пребываю, и где я был бы счастливцем, если бы у меня одна душа болела, мне ли теперь раздумывать, было ли это оскорбление или нет, и запятнана ли моя душа, когда вся моя спина в синяках и ссадинах и более напоминает отбивную, чем спину человека?

– При всем этом я должен тебе дать знать, братец, – возразил Дон Кихот, – что нет памяти, над которой время не властно, и нет боли, которую бы не излечила смерть!

– Какое же несчастье может быть хуже того, – вопросил Санчо, – от которого ждёшь, что только время может поглотить его и которое излечивается только смертью? Если бы это наше злочастье излечивалось парой припарок или пластырей, дело было бы не так уж плохо, но я вижу, что всех клистиров в больнице не хватит, чтобы поставить нас на ноги и привести в надлежащий вид!