Мигель Сервантес - Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова

– О Амброзио! Не говори так! Не за тем я пришла сюда! говорила, – ответила Марцела, – Но я явилась сюда, чтобы намекнуть, насколько лживы и неуместны все те, кто обвиняет меня в своих горестях и смерти Гризостома, и поэтому я умоляю всех, кто здесь присутствует, быть внимательными ко мне и к тому, что я скажу, в надежде, что не понадобиться много времени и усилий, чтобы убедить этих уважаемых людей в моей правоте. Вы сами вознесли меня на небо, когда говорили, что нет ничего прекраснее меня, и таким образом, требуете, чтобы в оплату за ваше поклонение и любовь, я одарила вас всех своею любовью, и вот это всё, что движет вашими поступками!

Моя красота чарует вас, и ценой любви, которой вы меня одаряете, вы говорите, что все хотите, чтобы я была обязана любить вас. Природный здравый смысл, которым наделил меня Господь, указывает мне, что все прекрасное —добро, и перед ним невозможно поклоняться, нельзя его не любить, но я не понимаю, отчего из-за того, что то, что находим прекрасным, и любим, обязано любить того, кто любит прекрасное. И еще, представьте себе, что может случиться, если влюблённый в прекрасное окажется некрасивым, даже уродливыми, и будучи некрасивым, достоин отвращения, вызывает отвращение, и при этом твердит, как заведённый: «Я хочу, чтобы ты любила меня, даже если я столь ужасен!» Допустим невозможное, что они оба прекрасны, но ведь это не гарантирует у них общности взглядов и сходство характеров, ибо не всякая красота способна притягивать, ибо иная красота радует глаз и оставляет холодным сердце, и если бы все красавицы влюблялись только в красоту и красивое, и сдавались бы на их потребу, то кругом царил бы беспорядок и всё погружалось бы в неопределённость и смутные шатания, где люди бы бродили, не зная, на чём они должны остановиться, ибо, имея вокруг себя бесконечное множество бесконечно прекрасных существ, мы бы имели вокруг себя и в себе бесконечное разнообразие желаний. К тому же, как я наслышана, истинная любовь неразделима, и она должна быть добровольной, а не возникать по принуждению. Так вот, я и думаю, почему вы хотите, чтобы я отдалась кому-то силком, и только потому, что вы клянётесь в своей любви и говорите, что любите меня так сильно, как никто? Если нет, скажите мне, ну а если бы небо, сотворившее меня красивой, сделало меня вдруг уродливой, Имела ли бы я полное право жаловаться на вас, что вы не любите меня? Поймите же, что я не выбирала своей красоты и у меня есть то, что есть, небо дало мне её как благодать, не дав мне возможности для выбора. И так же, как гадюка не заслуживает того, чтобы её обвиняли в том, что она кусается ядовитыми зубами и убивает, только потому, что так повелела природа, я не заслуживаю того, чтобы меня упрекали за то, что я прекрасна, что красота в честной женщине похожа на скрытый огонь или на острый меч, и если кто не сгорает от него, и кто не исколот и не изрезан, то только тот, кто слишком не приближается к ним. Честь и человеческая добродетель – это украшения души, без которых тело, даже если оно и есть, никогда не способно выглядеть красиво. Ибо если честность и невинность являются добродетелями, которые украшают тело и душу, придавая всему прелестное очарование, неужто девушка, обладающая этой невинностью и чистотой должна отдаваться, уступая требованиям и домогательствам того, кто, только по своему желанию всеми своими силами и способами стремится обладать ею? Я родилась свободной, и чтобы я могла остаться и жить свободной, я выбрала одиночество среди полей и природы, деревья и горы – это моё общество, ясные воды и потоки со скал – мои зеркала, с деревьями и водами я общаюсь в мыслях и делюсь красотой, и здесь огонь и меч дремлют внутри меня, и одновременно охраняют меня. Те, кто полюбили меня глазами, пусть убираются с глаз долой благодаря моим словам. И если желания подкрепляются и растут как на дрожжах, питаясь надеждами, то я не давала ни Гризостому, ни кому-либо другому ни одной надежды, и поскольку я не окрыляла ничем ни одного из них, то можно сказать, что его убило скорее ослиное упрямство, чем моя жестокость. И если я несу ответственность за то, чтобы мои мысли были честны, если я принуждена отвечать за них, то я говорю сейчас, что, когда на этом самом месте, где сейчас копается его могила, я обнаружила доброту его намерения, я сказала ему, что я хочу жить в вечном одиночестве, и что только земля будет наслаждаться плодами моего девства и артефактами моей красоты, и если он, изведав такое разочарование, так сильно заболел и погрузился в череду безрассудств, в чём моя вина? Если бы я развлекала его, это было бы с моей стороны фальшью, если бы я удовлетворила его, я бы сделала это против моих выношенных жизнью убеждений. Он был безразличен к моим разувереньям, отчаивался, не будучи угнетён или изгнан, а теперь, если это стало причиной его горя, то я виновата? Пусть обманутый отчаивается, пусть кручинится тот, кого обманули надеждой, наобещав всего на свете, пусть плачет тот, кто доверился тому, кому не следует доверять, пусть надеется тот, кого я позову, пусть скрежещет зубами тот, кому я пообещаю и обману, одного я не признаю – если меня назовёт жестокой тот, кого я не привечала, кому я ничего не обещала, кого я не пыталась ничем обмануть, пусть не осмеливается назвать меня убийцей тот, кого я на пушечный выстрел не допускала к себе и кого не полюбила бы никогда ни за какие коврижки.

Небо ещё не возжелало, чтобы я полюбила и с кем-то связала свою судьбу, и было бы глупо полагать, что я способна на это сама! Это общее разочарование будет настигать всех тех, кто просил или попросит меня о моей благосклонности, и отсюда все должны понять, что если любой умрёт, думая, что умирает из-за меня, не умрёт от ревности или несчастья, потому что тот, кто никого не любит, не должен ревновать, и свои разочарования не должны относить на чьё-то презрение. Тот, кто называет меня свирепой и василиском, пусть сразу оставит меня в покое, как вредную и злую вещь, тот, кто называет меня неблагодарной, не служит мне, тот, кто мне не знаком, не пытается познакомится со мной, тот, кто жесток, не преследует меня, ибо сам он жестокий Василиск, этот неблагодарный, этот жестокий и к тому же этот неизвестный, пусть он не не будет искать, служить, знать и не будет следовать за мной никоим образом, так что если Гризостома убило его нетерпение, страсть и неудовлетворённое желание, почему он должен обвинять меня в моем честном поступке и скромности? Если я храню свою честь в компании с деревьями и в близости к природе, почему он хочет, чтобы я потеряла её, если кто-то хочет, чтобы я общалась с мужчинами? У меня, как вы знаете, есть свои богатства, и я жадна к чужому богатству, у меня есть моя свобода, и я не люблю себя, поэтому я не люблю и ни к кому не испытываю ненависти, я ничем не обманывала его, я не просила его ни о чём, я не насмехалась ни над кем-то, одновременно развлекаясь с другими, честный разговор с пастушками и уход за моими козами – вот всё, что развлекает и тешит меня. Мои мечты не выходят за рамки этих гор, и если они выходят за их пределы только для того, чтобы я могла созерцать красоту неба – путь, которым душа уходит к своей главной обители.