София Дубнова-Эрлих - Жизнь и творчество С М Дубнова

1909-ый год начал новую эру в русско-еврейской журналистике: после периода затишья появились почти одновременно два журнала: научный - "Еврейская Старина" и литературно-публицистический - "Еврейский Мир". С. Дубнов принимал в обоих ближайшее участие. После того, как закрылся "Восход", с которыми были связаны долгие годы его литературной деятельности, он тосковал по публицистической трибуне и мечтал об органе, который идейно был бы более цельным, чем его эклектический предшественник. Такой журнал - думалось ему должен стать провозвестником национально-прогрессивной идеологии, носителем которой является Фолкспартей. И когда в 1909 году группа общественных деятелей получила разрешение на издание ежемесячника и предложила писателю войти в состав редакции, он согласился без колебаний. Редакция была коалиционная; в ее состав входили сионисты, представители Народной и Демократической Групп и два делегата от Фолькспартей (С. Дубнов и С. Ан-ский). Равнодействующая между различными течениями совпадала с направлением Фолькспартей, поэтому С. Дубнову приходилось играть в редакционной коллегии руководящую роль и усмирять страсти, разыгрывавшиеся при обсуждении ежемесячных политических обзоров.

В беллетристическом отделе нового журнала печатались С. Абрамович, Перец, Фруг. С. Дубнов поместил в первых (153) книжках обширное введение в новейшую историю под названием "Гуманизация и национализация" и фрагмент из цикла, озаглавленного "Думы о вечном народе", подписанный псевдонимом. Историкус. В этом фрагменте он возвращается к своей излюбленной идее, состоящей в том, что исторически обоснованная вера в бессмертие народа может заменить свободомыслящему человеку веру в личное бессмертие. Писателю хотелось развить этот тезис подробнее, но не хватало времени; между тем потребность запечатлевать на бумаге мысли, возникающие как бы на полях больших трудов, становилась с годами всё острее. Лишь незадолго до смерти, в тишине прибалтийских лесов он осуществил давнишнюю мечту, включив в автобиографию фрагменты размышлений (3-ий том "Книги Жизни").

Несмотря на то, что в состав редакции "Еврейского Мира" входил представитель сионистов, журнал подвергся резким нападкам со стороны "Рассвета" - сионистского еженедельника. Редактор этого органа А. Идельсон в одной из статей иронически отозвался о деятельности таких "голутных" организаций, как Литературное и Историческое Общества и Курсы Востоковедения. С. Дубнов сразу реагировал на это статьей под названием "Нигилизм или одичание?". Подписанная псевдонимом, она резко обличала неуважение к культурным ценностям тех "отрицателей диаспоры", которые из огромного наследия многовековой истории приемлют только тоску по Сиону. Когда тайна псевдонима открылась, "Рассвет" ответил на критику бойкотом тех литературных и общественных предприятий, в которых С. Дубнов играл руководящую роль.

Вспоминая в автобиографии этот эпизод, оставивший горький осадок, писатель противопоставлял нестерпимому тону своих тогдашних противников "поистине, рыцарский" публичный спор с Ахад-Гаамом на ту же тему - о значении диаспоры.

Этот спор был продолжением многолетней полемики в печати, на трибуне и в дружеском кругу. В журнале "Гашилоах" появилась написанная с обычным лаконизмом и блеском статья Ахад-Гаама "Отрицание голута", представлявшая собой запоздалый ответ на одно из "Писем о старом и новом еврействе". Автор "Писем" в свое время упрекал ахад-гаамистов в (154) непоследовательности: признание Палестины духовным центром - утверждал он - естественно сочетается с теорией автономизма в диаспоре. В статье "Отрицание голута" Ахад-Гаам заявлял, что он не игнорирует диаспоры ни в настоящем, ни в будущем, но находит ее искаженной формой жизни народа. С. Дубнов, не считая спора законченным, выступил с возражениями в "Еврейском Мире" ("Утверждение голута", Евр. Мир, 1909, кн. 5). Он утверждал: люди, признающие диаспору исторической необходимостью, должны стремиться к нормализации еврейской жизни при помощи тех средств, которые современное правосознание дает в руки национальным меньшинствам. Теоретический монизм духовного сионизма должен уступить место практическому дуализму. Исходя из этого общего положения, он указывал, что тяжелый грех берут на душу противники "жаргона", которые пренебрегают могучим орудием еврейской автономии в диаспоре: обиходным языком семи миллионов. "Статья Ахад-Гаама и мой ответ - пишет автор "Книги Жизни" - представляли собой скорее мирный диалог, чем полемику".

Существование "Еврейского Мира" давало писателю возможность время от времени возвращаться к волновавшей его проблематике "Писем"; но любимым его детищем был трехмесячник Историко-Этнографического Общества "Еврейская Старина", который он редактировал от первой до последней строки.

Определяя во вступительной статье цель нового издания, С. Дубнов заявлял, что инициаторы "Старины" стремятся создать особый тип журнала: оставаясь строго научным, он должен давать импульсы к "историческому мышлению, которое не уводит от жизни, а вводит в ее глубины, ведет через старое еврейство к новому". Журнал посвящен был главным образом истории и этнографии польских и русских евреев - этой наименее разработанной области еврейской исторической науки. Ценным вкладом являлось постоянное сотрудничество польско-еврейских историков Балабана, Шорра и Шиппера; по истории русских евреев много писал Ю. Гессен; М. Вишницер, деятельный член Историко-Этнографического Общества, вел постоянный отдел библиографии, С. Ан-ский разрабатывал проблемы фольклора. Сам (155) редактор помещал статьи и заметки почти в каждой книжке, а, кроме того, в отделе "Документы и Сообщения" систематически печатал материалы из своего архива. С радостью следил он, как растет фундамент научных исследований и сырых материалов, на котором должно быть воздвигнуто здание истории восточного еврейства. Он был до такой степени захвачен своей работой, что не успевал даже делать записи в дневнике. Количество этих записей могло служить мерилом душевного спокойствия писателя: он прибегал к дневнику главным образом в такие минуты, когда в душу вползала тревога, когда из физической и душевной усталости рождалось опасение, что не удастся выполнить план работы, которая составляла смысл жизни. И когда 20 апреля 1909 г. он после трехмесячного перерыва вынимает из ящика заветную тетрадь, там появляются такие строки: "Жизнь полна, делаешь любимое дело, осуществляешь идеал юности. Но отчего же я не только физически утомился, но и душа устала, и не умолкает в ней ропот: не то, не то! Я созидаю Историческое Общество, исторический журнал, который за полвека подготовит достаточно материала для еврейского историографа. Но не поздно ли для меня? Отдать теперь остаток жизни на свозку исторического материала и отказаться от надежды строить! Такое самопожертвование было бы еще разумно, если б я видел за собою рать строителей, творцов. Но где они? Пока даже в "Старине" вся тяжесть черной редакторской работы падает на меня одного" ...