Лев Толстой - Том 18. Избранные письма 1842-1881

Спасибо вам, дорогой Василий Иванович, за письмо ваше * .

Думаю я об вас беспрестанно и люблю вас очень. Вы недовольны собой, что же мне-то сказать про себя? Мне очень тяжело в Москве. Больше двух месяцев я живу и все так же тяжело. Я вижу теперь, что я знал про все зло, про всю громаду соблазнов, в которых живут люди, но не верил им, не мог представить их себе, как вы знали, что есть Канзас по географии, но узнали его только, когда приехали в него * . И громада этого зла подавляет меня, приводит в отчаяние, вселяет недоверие. Удивляешься, как же никто не видит этого?

Может быть, мне нужно было это, чтобы яснее найти свой частный путь в жизни. Представляется прежде одно из двух: или опустить руки и страдать бездеятельно, предаваясь отчаянию, или мириться со злом, затуманивать себя винтом, пустомельем, суетой. Но, к счастью, я последнего не могу, а первое слишком мучительно, и я ищу выхода. Представляется один выход — проповедь изустная, печатная, но тут тщеславье, гордость и, может быть, самообман и боишься его; другой выход — делать доброе людям; но тут огромность числа несчастных подавляет. Не так, как в деревне, где складывался кружок естественный. Единственный выход, который я вижу, — это жить хорошо — всегда ко всем поворачиваться доброй стороной. Но этого все еще не умею, как вы. Вспоминаю о вас, когда обрываюсь на этом. Редко могу быть таким — я горяч, сержусь, негодую и недоволен собой. Есть и здесь люди. И мне дал бог сойтись с двумя. Орлов один, другой и главный Николай Федорович Федоров. Это библиотекарь Румянцевской библиотеки. Помните, я вам рассказывал. Он составил план общего дела всего человечества, имеющего целью воскрешение всех людей во плоти. Во-первых, это не так безумно, как кажется. (Не бойтесь, я не разделяю и не разделял никогда его взглядов, но я так понял их, что чувствую себя в силах защитить эти взгляды перед всяким другим верованием, имеющим внешнюю цель.) Во-вторых, и главное, благодаря этому верованию он по жизни самый чистый христианин. Когда я ему говорю об исполнении Христова учения, он говорит: «Да это разумеется», — и я знаю, что он исполняет его. Ему 60 лет, он нищий и все отдает, всегда весел и кроток * . Орлов, пострадавший — 2 года сидел по делу Нечаева * и болезненный, тоже аскет по жизни, и кормит 9 душ и живет хорошо. Он учитель в железнодорожной школе.

Соловьев * здесь. Но он головной. Еще был я у Сютаева * . Тоже христианин и на деле. Книгу мою «Краткое изложение» * читали и Орлов, и Федоров, и мы единомышленны. С Сютаевым во всем до малейших подробностей. Ну, казалось бы, хорошо. Кроме того, пишу рассказы, в которых хочу выразить мои мысли * . Казалось бы, хорошо, но нет, нет спокойствия. Торжество, равнодушие, приличие, привычность зла и обмана давят. Сижу я все дома, утром пытаюсь работать — плохо идет, часа в 2, 3 иду за Москву-реку пилить дрова. И когда есть сила и охота подняться, это освежает меня, придает силы, — видишь жизнь настоящую и хоть урывками в нее окунаешься и освежаешься. Но когда не хожу. Тому назад недели 3 я ослабел и перестал ходить, и совсем было опустился — раздражение, тоска. Вечером сижу дома, и одолевают гости. Хоть и интересные, но пустые разговоры, и теперь хочу затвориться от них.

Пишите, пожалуйста, почаще. Поцелуйте за меня Лизавету Александровну, Лизу, Колю. Лиза прекрасное письмо написала, и ей и Лизавете Александровне верно кажется скучно, а я как позавидовал вашей жизни.

Прочел письмо и вижу, что оно ужасно бестолково, но боюсь не сумею написать лучше и посылаю.

Напишу непременно получше другой раз.

1881 г. Ноября 23? Москва.

Простите, дорогой Николай Николаич, что не отвечал на ваше письмо * . Вы меня любите, я знаю, и потому понимаете. Правда, что мне тяжело. Бывает очень больно. Но боль эту не отдам за 10 лет веселой, приятной жизни. Даже странно сказать: не отдам за веселую приятную жизнь. Она-то мне и противна, а дорога, хотя не боль, но та деятельность, которая может выйти из этой боли. Не отвечал я вам, потому что был все это время в очень напряженном состоянии. Нынче я не то, что бодрее, но менее удручен.

Работы я никакой еще не начал настоящей. Написал рассказ, в детский журнал («Детский отдых») * — и то нехорошо и с ужасным насилием над собой. Интересных мне людей я вижу много, но зачем? Учиться мне уж нечему от людей. А жить так, как я выучился, я не умею. И все ищу, и стараюсь, и все недоволен собой.

У нас все благополучно, родился сын * . Все слава богу здоровы и в семье хорошо.

Что вы делаете? Пишите мне и верьте в мою дружбу. Мне сердиться на вас не только не за что, но я знаю, что нет человека, который бы так по-моему понимал меня, как вы. У меня только происходит иногда по отношению вас обман чувств: «если этот человек так понимает меня, то как же он не разделяет моих чувств и в той же мере?» иногда говорю я себе об вас. И разумеется, я говорю вздор, доказывающий только то, что я не умею так понимать вас, как вы меня, и потому не вижу ваших чувств так же ясно, как вы мои.

Познакомился я с Николаем Михайловским. Я ожидал большего. Очень молодо, щеголевато и мелко. Обнимаю вас

Л. Толстой.

1881 г. Декабря начало. Москва.

Любезнейший Владимир Константинович.

Я переменил не больше 20 строк во всем, но они очень нужны, особенно в конце. Надеюсь на ваше умное и тонкое отношение к этому моему писанью и вверяюсь вам. Переменять же больше не буду, в чем и подписуюсь * .

Л. Толстой.

Вера — что я могу знать, любовь — что я должен делать, надежда — чего я могу надеяться.

Толстые в первый раз приехали в Казань в ноябре 1841 г. — там постоянно проживала их опекунша П. И. Юшкова.

До конца 1844 г. Толстые проживали на Поперечно-Казанской улице в доме И. К. Горталова.

Имение П. И. Юшковой в 29 верстах от Казани.

Сергей и Дмитрий Толстые осенью 1843 г. поступили на физико-математический факультет Казанского университета, который закончили весной 1847 г.

Е. А. Толстая — сестра Т. А. Ергольской.

Приемная дочь первой опекунши Толстых — А. И. Остен-Сакен.

Терезия Антоновна — жена Евгр. Ал. Ергольского; Петечка — их сын.

Лето 1845 г. Толстой провел в Ясной Поляне.

В сентябре 1844 г. Толстой был зачислен студентом Казанского университета по разряду арабско-турецкой словесности. 25 августа 1845 г. он подал прошение о переводе его с восточного факультета на юридический. 13 сентября от управляющего Казанским учебным округом было получено разрешение о переходе.