Нодар Думбадзе - Закон вечности

Бачана восхищенно вглядывался в прекрасное лицо Марии, потом, не выдержав, сжал ладонями ее маленькие, похожие на раковины, озябшие уши и припал к ее горячим губам. Теперь они дышали одним дыханием, жили одной жизнью. Долго лежали они, не двигаясь, прислушиваясь к громкому биению своих обезумевших сердец.

- Встань! - сказала вдруг Мария, оттолкнув Бачану.

Бачана поднялся.

- Отвернись!

Бачана повиновался. И когда он вновь повернулся к Марии, он не поверил своим глазам: обнаженная Мария стояла перед ним, словно видение непорочного ангела божественной красоты.

Бачана зажмурился, потом снова открыл глаза. Мария лежала в снегу и, казалось, спала. Он быстро опустился перед ней на колени, подвел руки под ее лопатки, поцеловал в грудь и прошептал:

- Что ты делаешь, глупышка, простудишься!

- Два года я ждала этого дня, дорогой... И вот дождалась... Теперь со мной мое солнце... О какой простуде ты говоришь?.. - И Мария обняла Бачану...

Потом на землю спустилось солнце. Оно прошлось по заснеженному полю Самадло, укрыло теплым белым покрывалом двух Адамовых потомков, прилегло у их изголовья и убаюкивало их, пока сладчайший сон не сомкнул им вежды, а потом возвратилось на праздничный зеркальный небосвод.

...Бачана вскочил, испуганно оглядел сверкавшее под лучами солнца покрытое снегом поле. Они были одни - Мария, Бачана и солнце.

Бачана бросился к машине, взял шубу, бегом вернулся к Марии, закутал ее в шубу и, подхватив на руки, понес к машине.

Спустя минуту они по безлюдной дороге спускались вниз к Тбилиси. Бачана вспомнил стихи, произнесенные Марией во дворе церкви Шавнабада:

Солнце-солнышко родное,

Не скрывайся за горою!

Видишь, зябнет здесь девица,

Ты согрей ее собою!

Поспеши обнять голубку,

Про любовь ей молви слово,

Ждать красавица не станет

Сыщет молодца другого!

Мария сидела на заднем сиденье и плакала. Но это не был плач униженной, оскорбленной женщины. Это было нечто совершенно иное - прощание навеки с чем-то незнакомым, непонятным и непостижимым для Бачаны. Он интуитивно догадывался об этом и потому не старался утешить плачущую Марию.

Мальчик и девочка, с сумками за плечами, возвращавшиеся из Коджорского интерната, застыли на месте, пораженные необычным зрелищем.

- Гляди-ка, Натия! - воскликнул мальчик, показав рукой. На поле Самадло голубым прозрачным пламенем горел снег.

За дверной ручкой Бачана нашел письмо. Редакторское чутье подсказало ему, что письмо анонимное. Он положил письмо в карман, открыл дверь, вошел в комнату, уселся за письменный стол и лишь после этого вскрыл конверт.

Письмо действительно оказалось анонимным, к тому же иллюстрированным порнографическими фотоснимками.

Сотни анонимных писем прошли через руки Бачаны. Но это, которое он сейчас читал, превосходило своей наглостью и пошлостью все, что ему когда-нибудь приходилось встречать в подобных письмах.

"Уважаемый Бачана Акакиевич!

Поздравляю с появлением над вашей дверью красного фонаря. Известная развратница, наставница всех тбилисских проституток, нашла в вашем лице еще одну дойную рогатую корову (увы, бугаем вас не назовешь!). Стоит ли удивляться, что эта женщина - букет венерических заболеваний - столь щедро питает вас своей "любовью"?! Любовь для нее - это тот комбинированный корм, который на животноводческих фермах скармливают коровам с целью получения от них побольше молока. Иссякнет это "молоко", уважаемый Бачана Акакиевич, и тогда будет уже поздно снять красный фонарь, который украшает ваш дом и при свете которого вы сейчас читаете это анонимное, но тем не менее продиктованное искренней жалостью к вам письмо. Берегите свой авторитет!.."

Бачана отложил письмо, вытер со лба холодную испарину. Пока он читал письмо, в ушах у него звучал знакомый, очень знакомый голос. Казалось, письмо было написано женской рукой, но тем не менее Бачана чувствовал, как сильная мужская рука вколачивала в его сознание, словно гвозди, каждое слово этого дикого послания. Вколачивала так глубоко и крепко, что Бачана никогда не смог бы избавиться от них. Но голос!.. Где, когда он его слышал? Господи, дай вспомнить!.. Так и не вспомнив, Бачана стал разглядывать фотографии... Более отвратительные и циничные снимки трудно было представить себе! Вместе с тем... Усомниться в оригинальности снимков значило бы признать гениальность фальсификации. У Бачаны потемнело в глазах, застучало в висках. И когда ему показалось, что наступил конец света, вдруг в кромешной тьме забрезжил луч надежды. На одной из фотографий он увидел... обнаженную Марию. И именно этот снимок явился спасением для Бачаны и несомненным разоблачением фальсификатора: Бачана не узнал тела Марии. Женщина с лицом Марии на фотоснимке не была Марией!

Бачана бросил фотографии на стол... Он вспомнил Марию, стоявшую на коленях перед иконой богоматери, потом перед его мысленным взором проплыло покрытое девственным снегом поле Самадло, и вдруг Бачана возненавидел весь свет... Опустошенный и разбитый, он потянулся к телефонной трубке, чтобы позвонить кому-нибудь из друзей, отвести душу. Но он не смог вспомнить ни одного номера, не смог даже вспомнить, есть ли вообще у него хоть один друг... И Бачана положил трубку.

Спустя неделю после получения анонимного письма Бачана и Мария сидели в крохотном кабинете Соганлугского ресторана. На столе стояли две бутылки вина, сковородка с жареной картошкой и ваза с очищенными орехами - любимые блюда Марии.

Бачана молчал. Мария, вызвавшаяся быть тамадой, говорила без умолку о поэзии, истории, искусстве, о животных, дельфинах, звездах, летающих тарелках, о любви, бессмертии, переселении душ. Бачана пил. Если он соглашался с Марией - кивал головой, если нет - не спорил. Он молча смотрел в огромные, сверкающие любовным огнем глаза Марии и пил. Для Марии не осталась незамеченной задумчивость Бачаны, но она ни о чем не спрашивала его и лишь иногда прерывала свою речь вопросом:

- Ты слушаешь меня, дорогой?

Бачана утвердительно кивал, и Мария продолжала. А между тем Бачана думал о своем - не о прошлом или будущем Марии, не о ее искренности и верности, красоте и уме. Его занимала, мучила одна-единственная ужасающая мысль - показать или не показывать Марии анонимное письмо, которое сейчас лежало у него во внутреннем кармане и жгло его, словно раскаленное железо.

Мария наполнила стакан вином и вдруг спросила:

- Почему ты не спрашиваешь о моем прошлом?

Бачана вздрогнул.

- Что ты сказала? - переспросил он, чтобы выиграть время для ответа.

- Я спрашиваю: неужели тебя не интересует мое прошлое? Три года мы любим друг друга, и ты ни разу не спросил, как я жила до тебя...

- Не интересуюсь, потому и не спрашиваю, - ответил Бачана, отводя взгляд.