Игорь Ефимов - Пурга над карточным домиком

Стеша чиркнула спичкой. Огонек осветил приборы, зажмурившегося Килю, цветную картинку, наклеенную рядом со спидометром, - бегун с факелом в руке. Спичка горела, постепенно выгибая из пламени головку на черной шее, и Стеша держала ее, сколько хватило сил терпеть. Будто ее обожженный палец мог кому-то помочь.

- Киля, ты чего? - тихо спросил Лавруша.

- Чего?

- Сопишь как-то жалобно. Нога болит?

- Не.

- А что тогда?

- Мать жалко. Извелась, поди.

- А моя, думаешь, нет? Твоя-то смелая, виду не покажет. А моя небось молиться уже начала. Если я заболею, или что, она сразу - бух рядом с бабкой на колени. И крестятся, и бормочут, и лбом в пол стучат. Ужас...

Стеша успела сжечь полкоробка, прежде чем они услышали лязг дверной ручки и облепленный снегом Димон ввалился в кабину.

- Ребята... там... внизу... - голос его дрожал от еле сдерживаемого ликования. - Только, чур, спокойно... На пол не падать... Сознания не терять...

- Ну, что?

- Говори!

- Водителя нашел?

- Нет!

- Дорога? Шоссе?

- Да не томи!..

- Там... - Димон для пущего эффекта сделал торжественную паузу, потом вдруг надвинул Киле и Лавруше козырьки шапок на глаза и заорал во все горло: Там дом! Слышите - до-о-о-ом! Настоящий! Трехэтажный! И окна!.. Светятся!..

Их будто подбросило.

Давясь в дверях и тузя друг друга, они посыпались вниз, подхватили валявшиеся лыжи и палки и поперлись вслед за Димоном напрямик через снежную целину. Даже Киля забыл про боль в ноге и отталкивал протянутые руки - сам, сам! Ни жуткий вой, ни чернота, ни ветер, хлещущий по лицу, как прутья, не казались больше страшными, раз поблизости была такая великая, такая прекрасная, такая обычно не замечаемая вещь - ДОМ! Человеческое жилье!

И действительно, продравшись по пояс в снегу через кусты на опушке леса, они увидели внизу сквозь несущуюся муть ряд светящихся пятен. Пологий склон, уходивший в темноту, был вылизан ветром дочиста, зато у самой подошвы намело так, что можно было провалиться по шею.

- Вплавь! Айда вплавь! - орал Лавруша, гребя по снегу руками.

- Киля, греби брассом!

- Ой, тону!

- Сюда, ребята, здесь мелко...

- А я уже выбрался...

- И я...

- Здесь стена какая-то.

- А казалось - еще далеко.

- Нет, это склад, наверно. Без окон.

- Дом-то вон где.

- Гляди - трехэтажный!

- Куда это нас занесло?

- Может, Ночлегово?

- Сказал тоже. В Ночлегове и домов-то таких громадных нет.

- Эй, здесь какой-то окоп.

- Тропинка засыпанная, а не окоп.

- И дверь в конце.

- Cтучи, Димон!

- Откройте, пожалуйста!

- Да она не заперта.

- Вали, ребята!

Дверь распахнулась, плеснула им в лицо ярким светом, и такие вот полуослепленные, полузадохнувшиеся, полузакоченевшие они ввалились в дом, в комнату, в зал - не понять было сначала, что это такое, но главное - тепло.

- Здравствуйте! - сказала Стеша, приоткрывая один глаз. - Можно войти?

Никто ей не ответил.

Они стояли на пороге, с ног до головы обсыпанные снегом, и первые темные струйки талой воды скапливались на полу. Способность различать цвета и звуки постепенно возвращалась к ним, и скоро стало понятно, что большой стол посредине вовсе не стол, а плита, что белые шкафы вдоль стен скорее всего холодильники, и вся комната не может быть ничем другим, как кухней ресторана или кафе. И верно - в стене напротив темнело узкое горизонтальное окно со стопками пустых тарелок.

Лавруша первый подошел и просунул в него голову.

- Есть кто-нибудь?

Голос его облетел полутемное кафе, заставленное рядами столиков, увешенное новогодними гирляндами, и одиноко вернулся обратно. Рядом с окном-раздачей была дверь, соединявшая кухню с кафе, но она оказалась запертой.

- Куда же все подевались?

- Может, поужинали и разошлись. А кухню заперли снаружи. В санаториях рано ужином кормят.

- С чего ты взял, что это санаторий?

- Ну, дом отдыха. Стоит себе посреди леса, а мы и не слыхали о нем. На первом этаже столовая, наверху спальни, библиотека, телевизор. Может, даже кинозал есть. Дом-то огромный, - видала?

Они прислушались.

Кинозал - такое объяснение вполне годилось. Все ушли смотреть фильм, и поэтому И пусто, и голосов не слышно, вообще никаких человеческих звуков. Только воет за окнами и под потолком в неоновых трубках верещит электричество. А фильм, наверно, такой интересный, что все сидят затаив дыхание. И в нем нет ни взрывов, ни стрельбы, ни громкой музыки, поэтому сюда в кафе и не доносится ни звука. Такой мягкий лирический фильм с летними пейзажами, может, с морем, и на море яхты, красный надувной матрац качается на волне, на нем сидит белая птица, вертит головой по сторонам, оглядывается...

- Киля! - воскликнула вдруг Стеша. - Как тебе не стыдно?

- А фто такое? - Киля от неожиданности чуть не выронил бутерброд с ветчиной.

Он стоял у холодильника спиной к остальным, но даже сзади было видно, как у него оттопырились щеки.

- Немедленно положи назад. И не смей ничего брать без разрешения.

- А ефли я уже укусил?

- Все равно.

Киля перестал жевать, покосился на них, потом сунул руку в карман и прошамкал что-то такое, из чего можно было понять, что он не просто берет, а заплатит деньги, у него есть "вубль" - вот, пожалуйста.

- Все равно, это нехорошо, - не совсем уверенно сказала Стеша. Некрасиво.

Киля немного подумал - хорошо или нет? - потом решительно положил рубль на -полочку, запустил руку в холодильник и извлек еще один бутерброд.

- А правда, ребята, - протянул Лавруша. - От холода спаслись, не погибать же теперь от голода. У меня, например, тоже есть полтинник.

- Быка жареного - не знаю, а овечку бы я сейчас съел, - подтвердил Димон.

Они умоляюще посмотрели на Стешу.

Некоторое время она крепилась, но тут коварный Киля будто случайно распахнул - нет, не дверцу, а настоящие ворота огромного холодильника. Этого они не могли выдержать.

Чего там только не было!

Целые подносы с пирожными, блюда студня, украшенные нарезанными цветами из морковки, жареные котлеты, сыр, банки компота, горшочки со сметаной, золотистые копчушки, гирлянды сарделек, бутылки лимонада - и все это сверкало, манило переливалось. Ну у кого хватило бы сил стерпеть такое? Во всяком случае, не у тех, кто завтракал в девять, а на обед съел кусок булки с семечками.

Десять минут спустя они уже пировали вовсю.

В дальнем углу Лавруша обнаружил ящик на колесиках и в нем термосы с горячим и сладким чаем. Какое это было блаженство! - сидеть, поскидав куртки и полушубки, за кухонным столом, чувствовать, как теплота разливается внутри широкой волной, как начинают зудеть под притоком вернувшейся крови окоченевшие пальцы на руках и ногах, как расслабляются одеревеневшие мышцы. Деньги, какие у кого нашлись, лежали тут же рядом, - если кто войдет, пусть у него и мысли не мелькнет, что они какие-нибудь нахалы-налетчики.