Наум Фогель - Капитан флагмана

Да, он остался верен своему решению - не выступил. А вот почему Вадим Петрович молчал? Он должен был сказать хотя бы о том, что к диагностическим ошибкам, которые инспектирующие выставили на первый план, он, Багрий, не имеет никакого отношения, потому что его в то время не было в городе и за него оставался Вадим Петрович. Так почему же он молчал?

У входа в отделение он остановился по привычке, чтобы отдышаться. Но одышки не было. Никакой. "Это потому, что я подымался медленно, - подумал Багрий. - А может быть, в обычное время я излишне тороплюсь? Здание старое, этажи высокие, и лестница крутая".

Багрий вошел в ординаторскую - просторную, очень светлую. Здесь была только Галина. Она сидела за столом, писала истории болезни. Ее слегка вьющиеся волосы какого-то почти орехового цвета с темной позолотой были влажны. Увидев Багрия, она вскинула большие глаза и сказала с участием:

- Итак, у вас опять неприятности.

- Пустое, - махнул рукой Багрий. - Это называется жизнь, Галочка. Настоящей жизни без неприятностей не бывает. Больших и малых. Иногда они чередуются с радостями, и тогда это - счастье. Но откуда вы узнали? Собрание ведь только-только кончилось.

- Сорока на хвосте принесла, - ответила Галина и добавила со злостью: Я бы ее убила, эту вашу обаятельную Людмилу Владиславовну...

- Вы - и убийство? Какая нелепость! - улыбнулся Багрий. - Как мама?

- Видите, я здесь. Выкупалась и пишу истории болезни. И в отделении все в порядке. И напрасно вы поднимались. Вы же собирались ехать на реку. Или передумали?

- Нет, не передумал. Я потому и решил, что не передумал. Хочу заночевать на даче. Пойдемте посмотрим наиболее серьезных.

Галина собрала разбросанные на столе истории болезни, сложила аккуратной стопкой, положила авторучку в карман халата и поднялась.

Лицо у нее было усталое. Но кроме усталости было в нем еще что-то, трудно определяемое с первого взгляда. Только присмотревшись внимательно, Андрей Григорьевич понял, что его встревожило: глаза. В них, в зависимости от освещения то голубых, то опаловых, то зеленых, залегли печаль и отчаяние.

- Вам надо отдохнуть, Галочка, - сказал он. - Нахлестаться какой-нибудь дряни из нашей аптечки и поспать хотя бы семь-восемь часов, иначе вы свалитесь или натворите глупостей.

- Свалиться я не свалюсь, а глупостей натворить - это смогу. Людмилу Владиславовну убить, например. Вашу Людмилу Владиславовну, которая всем, в том числе и вам, так безумно нравится.

- Не скрываю. Нравится, - улыбнулся Багрий. - И вот во имя этого умоляю - пощадите ее. Пусть живет!

- Ладно, пускай живет, - сказала Галина. - Пускай живет, черт с ней, повторила она. - Но если бы вы знали, с каким наслаждением я оттаскала бы ее за волосы.

- А вы, оказывается, злая, - сказал Багрий, продолжая улыбаться. Впрочем, это хорошо, иногда полезно, даже нужно позлиться. Но тут ваша злость необоснованна. Людмила Владиславовна делает свое дело, и, если учесть ее молодость, делает хорошо, с глубокой убежденностью. А это много значит убежденность.

Они пошли по палатам.

Валентина Лукинична спала. Осторожно, чтобы не разбудить ее, Багрий сосчитал пульс, постоял немного, прислушиваясь к дыханию, и направился к двери. Галина пошла за ним.

Утром, как всегда по субботам, обход был особенно тщательным. Вот почему не было нужды сейчас подолгу останавливаться у коек даже тяжелобольных. Но у кровати Прасковьи Никифоровны Багрий все же задержался. Это была крупная, с добрым скуластым лицом женщина по фамилии Пятачок. Несмотря на тяжелое состояние, она шутила: "Фамилия моя Пятачок, а цена мне сейчас - медный грош, да и то ломаный".

Багрий поздоровался.

- Спасибо, что часто проведываете, - расплылась она в улыбке. - А мне все лучше и лучше. Как вы говорили, так все по-вашему и выходит. Затемнило, и голова перестала болеть. Позавтракала я сегодня хорошо. И пообедала в аппетит. Дай бог вам здоровья.

- Вы всегда были умницей, - сказал Багрий. - Вот и дальше так держитесь.

- Я держусь. Я крепко держусь. А только скажите, когда розвыднеться?

- Надо запастись терпением, Прасковья Никифоровна. Мне своего авторитета ронять не хочется. А вдруг не угадаю. Дело в том, что у одних это раньше бывает, у других позже. Но "розвыднеться", как вы говорите, обязательно.

Зрачки ее глаз были непомерно широки. И смотрела она не на Багрия, а чуть в сторону.

В этом было что-то жуткое: так обычно смотрят люди, которые ослепли совсем недавно.

В нейрохирургической клинике, где Прасковья Никифоровна провела больше месяца, у нее обнаружили глубинную опухоль мозга. В короткой выписке из истории болезни значилось, что "хирургическое вмешательство в настоящее время нерационально". "В настоящее время" можно бы и не писать, потому что в таких случаях рациональность оперативного вмешательства с каждым днем все уменьшается и уменьшается. Такое заключение - смертный приговор. Но больной не полагалось этого знать.

В терапевтическое отделение она попала с воспалением легких. С этим удалось быстро справиться, но головные боли усилились и зрение стало быстро падать, пока совсем не угасло.

Развязка могла наступить скоро, но могла и затянуться. По всем правилам Прасковью Никифоровну полагалось выписать: она могла лечиться дома, но Андрей Григорьевич не хотел лишать ее надежды на выздоровление - она очень ему верила, и эту веру надо было ежедневно поддерживать.

Когда после обхода Багрий вернулся в ординаторскую, там его ждали ученики из подшефной школы. Они пришли пригласить Андрея Григорьевича на "голубой огонек", посвященный выпускникам, который состоится сегодня в девятнадцать ноль-ноль.

Багрия часто приглашали на такие "огоньки", и он обычно охотно соглашался, но сегодня... Он спросил, почему на его долю выпала такая честь.

- Нам говорили ребята из сорок восьмой, что у вас очень здорово получается, - сказала девочка с доверчивыми синими глазами и задорно вздернутым носиком. - Там, знаете, сколько после вашего выступления в медицинский пошло? - И, не переводя дыхания, спросила: - Скажите, у вас какие-нибудь награды есть? Какие-нибудь медали или ордена?

- Какие-нибудь есть, - улыбнулся Багрий.

- Нацепите их, пожалуйста.

- А это зачем?

- "Огонек" посвящен у нас не только выбору профессии, но и подвигу. И наши гости - участники Отечественной войны. Многие наши мальчики решили в военное училище идти, так вот мы...

- Ясно, - сказал Багрий. - Приду. И "нацеплю" обязательно. У меня их, правда, не так много, но, как говорится, чем богаты, тем и рады... - А про себя подумал: "Плакала моя поездка на реку сегодня".

Андрей Григорьевич жил от больницы почти за три километра. Троллейбусом - несколько минут. И остановка совсем рядом. Но он любил ходить пешком: берег эти минуты неторопливой ходьбы и спокойного раздумья.