Леонид Гаврилкин - Остаюсь с тобой

- Нет, спасибо.

- Пусть будет так, - Алесич спрятал бутылку. - Я сам терпеть ее не могу. Гадость. Противно смотреть, но...

- Слушай, Иван, - раздумчиво начал после короткого молчания Скачков. Я не знаю, что произошло в твоей жизни, однако нельзя же так...

- Как?

- Ну вот так. Сидеть и глазеть на воду. Так можно себя черт знает до чего довести. Надо же жить, действовать, работать.

- Зачем?

- Чтобы вместе с людьми. Наконец, чтобы было на что жить. Мало ли чего живому человеку надо?

- Ничего мне не надо. Я сам себе не нужен.

- А людям?

- А что люди? Они мне не нужны. А кто нужен мне, тому я не нужен.

- Напрасно ты так. Не поверю, чтобы всем ты был безразличен, как ты считаешь. Возьми мать. Думаешь, ей весело смотреть на тебя такого? Ты же молодой человек. Тебе жить да жить... Мне не хочется, чтобы ты оставался таким. Искренне. Правда, в тот раз, когда ты приходил, прося помощи, я не помог. Признаюсь, побоялся. Побоялся, что ты подведешь.

- Конечно, подвел бы, - без всякой обиды согласился Алесич.

- Я хочу, чтобы ты пошел работать. В коллективе тебе не дадут закиснуть. Как ты? Я сейчас буду в Зуеве. Так что приходи. Пожалей мать. Заработаешь денег, ей поможешь. Попрошу, пусть возьмут тебя на буровую. Подальше от городов и деревень. Только надо взять себя в руки. А ты это можешь. Тем более что работа интересная. Будешь искать нефть. Сам не заметишь, как оживешь. А чего здесь сидеть? Пялиться на воду, пока глаза не станут пустыми, как эта вода?

- Подумаю, - проговорил Алесич равнодушно, но, как показалось Скачкову, без прежней унылости в голосе.

- Думай, думай. Жду. Примерно через неделю.

- Так, может, за ваше новое место? - потянулся Алесич за бутылкой.

- Нет, давай не будем, - отмахнулся Скачков. - Вот устроюсь, тебя устрою, тогда и посидим. Договорились? - Он встал. - Пойдем? Что здесь торчать?

Алесич ничего не ответил. Как смотрел на воду, так и продолжал смотреть. Скачков немного постоял и пошел.

У двора, накинув на плечи пальто, его ждала мать.

- Я сижу как на иголках. Хотела бежать навстречу, - улыбнулась сдержанно.

- А чего?

- Боюсь я этих молчунов. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Нелюди. Ему что? А матери горе. На Параску глядеть больно. Разве тут не согнешься, если у детей жизнь не ладится.

- Дети, - хмыкнул Скачков. - Сами давно отцы. Пора научиться самим о себе думать.

- Ай, сын, для матерей вы всегда дети.

- Когда автобус на Гомель? - вдруг поинтересовался Скачков.

- Уже едешь? - не без разочарования спросила Ховра.

- Надо в Зуев. Посмотреть квартиру, о жениной работе поговорить. Не хочется тянуть с переездом.

4

- Валера, солнце проспишь. - Алла Петровна села на кровати, нащупала ногами тапочки.

- Может, порядок в квартире наведем? - Скачков достал из-под подушки часы, глянул на них, повертел, стал надевать на руку. - Поспать мы любим...

- Когда тебе на работу? - спросила Алла Петровна и, не дождавшись ответа, встала и, обходя узлы, мешки, картонные коробки, направилась в ванную.

Они больше недели жили в Зуеве. Все вещи, которые привезли с собой, лежали нераспакованными. Только поставили кровать, занесли на кухню столик, пару табуреток - вот и все, что успели сделать.

Каждый день они ходили на Днепр загорать.

- Я обещал Дорошевичу раньше выйти на работу, - проговорил Скачков, когда жена вернулась.

- Скажи своему Дорошевичу, что я не пустила тебя. - Смеясь, Алла Петровна стащила с него одеяло. - Поднимайся, лежебока, а то кафе закроют.

Завтракали они в кафе при местной гостинице. Когда приходили, там уже никого не было. Тихо и уютно - как дома.

На завтрак взяли оладьи с повидлом и чай, который только своим видом напоминал чай. Потом, купив на обед несколько высохших котлет, ломтик сыру, хлеба и пару бутылок минеральной воды, они спустились через парк к реке и зашагали по кромке берега. У них было за городом свое место. Там купами росли приземистые дубки, в их тени хорошо отдохнуть, когда солнце начинает жечь нестерпимо.

Пройдя городской пляж, они вдруг наткнулись на белобрысого подростка, красного от напряжения, - он силился столкнуть с мокрого песка в воду старенькую, почерневшую от времени лодку. В лодке лежали короткие, точно обломанные, весла и виднелось тонкое бамбуковое удилище.

- Парень, перебрось на тот берег, - обратился к нему Скачков.

- Двадцать копеек, - осклабился парень.

- За двадцать можно... - Скачков вопросительно глянул на жену.

- А что? Мы же там еще не были, - заохотилась Алла Петровна.

Как ни старался перевозчик, налегая на весла, тяжелая лодка чуть ползла. Течением ее отнесло далеко за город.

- Ой какая широкая река! Думала, не переплывем, - чуть не присела Алла Петровна, выйдя на берег. У нее затекли, онемели ноги.

- Это от страха, - за руку поддержал ее Скачков. - Видел, как вцепилась в борта, даже пальцы побелели.

- Она так шаталась, я думала, вот-вот перевернется...

- Молодой человек! - спохватился Скачков, когда парень оттолкнулся от берега и, как подрезанными крыльями, зашлепал веслами по воде. - Назад перевезешь?

- Десять рэ!

- Ой, Валера, с ним я и задаром не поеду, - возмутилась Алла Петровна.

- Ты, юный бизнесмен, пионер?

- Нема грошей, так и кукуйте там, где я вас высадил. Пионерский салют! - засмеялся перевозчик, растягивая до ушей щербатый рот.

- Что ж, будем жить, как робинзоны. - Скачков окинул взглядом пустынный берег. Ему хотелось найти уютное местечко, где можно было бы хорошо устроиться.

- Чудесно! - весело воскликнула Алла Петровна. Ее радовало все, что случилось с ними в эти дни.

Берег Днепра в этом месте покатый, низкий. Надо было отойти далеко, чтобы вода достигла тебе до пояса. Песок на пляже чистого светло-желтого цвета, как мелкое стекло. Он поет под ногами, когда идешь по нему. Ноги проваливаются точно в просо. На солнце нагревается так, что голым не ляжешь.

Когда солнце поднялось высоко, Алла Петровна и Скачков направились в заросли лозняка, надеясь там найти тенек. Но лозняки только издали казались заманчиво-густыми. Старую лозу вырубили, высокие кочки-пни рогатились острыми сухими комлями. Между кочек-пней, на черной, потрескавшейся от жары земле белели пустые раковины. Они неприятно и колко хрустели под ногами.

За лозняком начинался скошенный луг, уставленный стогами. На стогах курчавились лозовые ветки - чтобы ветер не сбил их вершины. Листья на лозовых ветках пожелтели, пожухли, да и сами стога порыжели от росы и солнца. Можно было подумать, что их поставили здесь бог весть когда, еще прошлым летом. А вокруг зеленела молоденькая шелковистая отава.

Скачков надергал слежавшегося сена, разбросал его под стогом там, куда падала тень, прилег, раскинув руки, и легко, с удовольствием вдохнул воздух всей грудью: