Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 3)

- И железнодорожный врач - к вашим услугам.

- О, благодарю! Но предпочел бы, чтоб в его услугах нуждались вы. Здесь есть наш консул? Вы не знаете? Но вы, надеюсь, знаете, что везде есть англичане. Я хочу, чтоб позвали англичанина. Я тут не уйду.

Судейский продолжал ставить перед Самгиным какие-то пустые вопросы, потом тихонько попросил его:

- Вы успокойте вашего соседа, а то он своей истерикой вызовет внимание публики, едва ли приятное для него и для вас.

Самгин хотел сказать, что не нуждается в заботах о нем, но - молча кивнул головой. Чиновник и офицер ушли в другое купе, и это несколько успокоило Крэйтона, он вытянулся, закрыл глаза и, должно быть, крепко сжал зубы, - на скулах вздулись желваки, неприятно изменив его лицо.

Через несколько минут поезд подошел к вокзалу, явился старенький доктор, разрезал ботинок Крэйтона, нашел сложный перелом кости и утешил его, сказав, что знает в городе двух англичан: инженера и скупщика шерсти. Крэйтон вынул блокнот, написал две записки и попросил немедленно доставить их соотечественникам. Пришли санитары, перенесли его в приемный покой на вокзале, и там он, брезгливо осматриваясь, с явным отвращением нюхая странно теплый, густой воздух, сказал Самгину:

- Приятное путешествие наше сломано, я очень грустно опечален этим. Вы едете домой, да? Вы расскажете все это Марина Петровна, пусть она будет смеяться. Это все-таки смешно!

И, вздохнув, философически заключил:

- Так очень многое кончается в жизни. Один человек в Ливерпуле обнял свою невесту и выколол булавкой глаз свой, - это его не очень огорчило. "Меня хорошо кормит один глаз", - сказал он, потому что был часовщик. Но невеста нашла, что одним глазом он может оценить только одну половинку ее, и не согласилась венчаться. - Он еще раз вздохнул и щелкнул языком: По-русски это - прилично, но, кажется, неинтересно...

Самгин дождался, когда пришел маленький, тощий, быстроглазый человек во фланелевом костюме, и они с Крэйтоном заговорили, улыбаясь друг другу, как старые знакомые. Простясь, Самгин пошел в буфет, с удовольствием позавтракал, выпил кофе и отправился гулять, думая, что за последнее время все события в его жизни разрешаются быстро и легко.

Явилась даже смелая мысль: интересно бы встретить Инокова еще раз, но, конечно, в его свободное от профессиональных занятий время.

"Я дважды спас его от виселицы, - как оценивает он это?.. А Крэйтон весьма типичен. Человек аристократической расы. Уверенность в своем превосходстве над всеми людьми".

Город был какой-то низенький, он точно сидел, а не стоял на земле. Со степи широкой волною налетал ветер, вздымая на улицах прозрачные облака черноватой, теплой пыли. Среди церковных глав Самгин отличил два минарета, и только после этого стал замечать на улицах людей с монгольскими лицами. Река Белая оказалась мутножелтой, а Уфа - голубоватее и прозрачней. На грязных берегах лежало очень много сплавного леса и почти столько же закопченных солнцем башкир в лохмотьях. В общем было как-то непоколебимо, навсегда скучно, и явилась мысль, что Иноковы, Кутузовы и другие люди этого типа рискуют свободой и жизнью - бесполезно, не победить им, не разрушить эту теплую, пыльную скуку. Уныние не столько тяготило, как успокаивало. Вспомнилось стихотворение Шелли "Озимандия".

Пустыня мертвая и небеса над ней.

Через два дня, вечером, у него сидела Марина, в платье цвета оксидированного серебра. Крэйтон предугадал верно: она смеялась, слушая рассказ о нападении на поезд, о злоключениях и бешенстве англичанина.

- Нет, как хочешь, а - все-таки - молодцы! Это - ловко!

"Сказать ей про Инокова?" - спросил себя Самгин.

- Ах, Лионель, чудак! - смеялась она почти до слез и вдруг сказала серьезно, не скрывая удовольствия: - Так ему и надо! Пускай попробует, чем пахнет русская жизнь. Он ведь, знаешь, приехал разнюхивать, где что продается. Сам он, конечно, молчит об этом. Но я-то уж чувствую!

И, помолчав, облизнув губы, она продолжала, приподняв одну бровь, усмехаясь:

- Теперь - купец у власти, а капиталов у него - не велик запас, так он и начнет иностранцев звать: "Покупайте Россию!"

- Шутишь ты, все шутишь, - сказал Самгин, чтоб сказать что-нибудь; она ответила:

- Вижу - скучно тебе, вот и шучу. Да, и - что мне делать? Сыта, здорова...

Она замолчала, взяв со стола книгу, небрежно перелистывая ее и нахмурясь, как бы решая что-то. Самгин подождал ее речей и начал рассказывать об Инокове, о двух последних встречах с ним, - рассказывал и думал: как отнесется она? Положив книгу на колено себе, она выслушала молча, поглядывая в окно, за плечо Самгина, а когда он кончил, сказала вполголоса:

- Интересный человек! Конечно, попадет на вешалку. Уж попадет... Тебе, наверное, дико будет услышать это, а я - пристрастна к таким людям.

- Ты знаешь, что я многого не понимаю в тебе, - сказал Самгин.

- Знаю, - согласилась она; очень просто прозвучало это ее слово.

- А хотелось бы понять, - добавил Самгин. - У меня к тебе сложилось отношение, которое... требует ясности... Смеясь, она спросила:

- Не посвататься ли хочешь? Но тотчас же сказала:

- Это я тоже шучу. Понимаю, что свататься ты не намерен. А рассказать себя я тебе - не могу, рассказывала, да ты - не веришь. - Она встала, протянув ему руку через стол и говоря несколько пониженным голосом:

- Вот что, через несколько дней в корабле моем радение о духе будет, хочешь, я скажу Захарию, чтоб он показал тебе праздник этот? В щелочку, добавила она и усмехнулась.

Ее предложение не удивило и не обрадовало Самгина, но смутило его как неожиданность, смысл которой - непонятен. Он видел, что глаза Марины улыбаются необычно, как будто она против воли своей сказала что-то непродуманное, рискованное и, недовольная собою, сердится.

- Я буду страшно благодарен, - торопливо сказал он, а Марина повторила:

- В щелочку, издали. Ну, - будь здоров! Проводив ее, Самгин быстро вбежал в комнату, остановился у окна и посмотрел, как легко и солидно эта женщина несет свое тело по солнечной стороне улицы; над головою ее сиреневый зонтик, платье металлически блестит, и замечательно красиво касаются камня панели туфельки бронзового цвета.

"Идол. Златоглазый идол", - с чувством восхищения подумал он, но это чувство тотчас исчезло, и Самгин пожалел - о себе или о ней? Это было не ясно ему. По мере того как она удалялась, им овладевала смутная тревога. Он редко вспоминал о том, что Марина - член какой-то секты. Сейчас вспомнить и думать об этом было почему-то особенно неприятно.

"Вот, наконец, открываются двери тайны", - сказал он себе и присел на стул, барабаня пальцами по колену, покручивая бородку. Шутка не удалась ему.

Возникало опасение какой-то утраты. Он поспешно начал просматривать свое отношение к Марине. Все, что он знал о ней, совершенно не совпадало с его представлением о человеке религиозном, хотя он не мог бы сказать, что имеет вполне точное представление о таком человеке; во всяком случае это человек, ограниченный мистикой, метафизикой.