Владислав Титов - Всем смертям назло

Вера Р… г. Семипалатинск, Каз. ССР".

…По родному Липецку кружило бабье лето. За широкими, как море, полями со скошенной пшеницей и рожью, за ярко-зелеными квадратами взошедшей озими, в шестидесяти километрах отсюда лежало мое село. Там отец, мать, братья, сестры, друзья детства, односельчане. Завтра в областном драматическом театре премьера. По улицам Липецка расклеены афиши. Рваными, угловатыми буквами, красной краской, будто кровью, по смоляному куску антрацита: "Всем смертям назло…" Читаю колонки действующих лиц и исполнителей и не совсем верю всему этому. Слева — родные, близкие имена; Егорыч, Кузнецов, Таня, Сергей, справа — ничего пока не говорящие: Звон, Лисовская, Горячева, Андреев, Соболев… Пьесу мы написали по мотивам повести, в соавторстве с заслуженным артистом РСФСР, режиссером драматического театра Константином Даниловичем Миленко, он же и поставил спектакль.

Мы медленно бредем с ним по улицам города и молчим. Он только что познакомил меня с труппой.

Миленко. Вадим Звон будет играть Сергея Петрова, Светлана Лисовская и Зина Горячева — Таню, Соболев — Кузнецова, Андреев — Кузьмина, Корсаков Егорыча…

— А руки как, куда спрячете?

Миленко. Вот так, назад, под пиджак и там свяжем.

— Зачем?

Миленко. Может забыться во время действия, и… это полный провал.

"Неужели он сможет изобразить моего Сережку? — пристально смотрю ему в глаза, Вадим смущается и опускает голову. — Ростом выше, и глаза темнее… Нет, он не сможет. Неужели другого не нашел! Таня совсем непохожа. Боже мой! Как же она сможет изобразить мою Таню?! Зачем я ехал? Не пойду на премьеру! Не пойду! Маму с папой пригласили… А как же не пойти?"

Миленко. Я думаю, что эпизод с машинкой в последней картине надо вымарать.

— Да, конечно, — отвечаю, а сам думаю: "Живой Сергей выйдет на сцену. Будет говорить, двигаться… Нет, я не пойду. Пусть Рита посмотрит, расскажет, а потом… А каково ей?"

Миленко. Тани у нас две. И обе они хорошие. Но Лисовская опытнее. Хотя и Горячева на репетиции иной раз такое выдавала, такое выдавала… На премьере будет играть Лисовская.

— Как вы думаете, может, маме с папой не нужно сегодня?..

Миленко попыхтел, помолчал и, разминая в пальцах "Беломор", ответил:

— А ты сам как?…

— Не знаю…

Миленко. За Сергея я спокоен. Парень он с завихрениями, но роль сделает. Это наша Алиса Мартыновна. В очень большой она обиде на авторов за роль.

Алиса Мартыновна. Ну, правда, Владислав Андреевич. Кругом люди как люди, а моя Алиса аж стыдно…

Миленко. В искусстве и злом можно утверждать добро.

Алиса Мартыновна. Я все понимаю, но до того уж мерзопакостна Алиса, задушила бы!..

Миленко. Только отличной игрой убьешь ее. Только на сцене!

"Нет, все-таки Сергей ниже ростом и Таня ниже. А если Рита не вынесет?.."

Миленко. Только бы не сорвались на сантимент или лозунги. В этом спектакле как на острие бритвы… Только середина, только правда, одна правда, одна борьба человеческого духа! — (Глубоко затягивается папиросой и вместе с дымом выдыхает). — Тогда получится, примет зритель.

"А если я не выдержу? Лучше не ходить на премьеру. Что делать? Затеял дядя Костя "тиятры". И зачем я впутался!"

Миленко. Нет, Звон на слезу не сорвется! Не-е-е-е… — Константин Данилович жестикулирует руками, и кажется, что он убеждает самого себя. — На репетициях все было как надо. Как выдаст, выдаст, аж во где… сжимает! Нет, не сорвется. А работали-то сколько! Ни со временем, ни с чем не считались, хотя кое-кто и палки в колеса совал. Семь потов сходило… А там черт его знает! Это же сцена… — Он тихо смеется, лицо его становится широким и добрым, а в глазах искрится лукавство. — Вытянет Звон! Не таких учил перевоплощаться. Сколько их, мальчиков безусых, прошло через мои руки!

— Присутствие авторов на премьере — это традиция?

Миленко. Почти да. В театре все знают, что ты здесь. После премьеры надо подняться на сцену…

— Пряма туда?

Миленко. Ну и, наверное, надо что-то сказать зрителю.

"Все. Все мосты сожжены. Черт меня дернул ехать сюда! Можно же было что-то придумать, чтобы не ехать".

Миленко. Я подскажу, когда надо будет подняться на сцену. Актеры сами крикнут: "Автора!" Там три ступеньки, в темноте можно споткнуться. Мы вместе пойдем, и Рита с нами.

— Так нужно?

Миленко. Да. Будет областное и городское начальство, пресса…

"Господи! Хоть заболеть бы… Что же я говорить-то буду? Отрывка тут не прочитаешь и биографии не расскажешь. Вот влип! Втянул меня дядя Костя в это дело!"

— А без этого можно?

Миленко. Без чего?

— Ну, без речей.

Константин Данилович опять расплывается в широкой улыбке и даже как-то короткими раскатиками подхохатывает, поправляя на голове седую прядь.

Миленко. Пару слов-то скажешь! Чего-нибудь придумай…

"Чего-нибудь…" Вам, дядя Костя, хорошо говорить — "чего-нибудь", а мне выступать надо. Первый раз перед своими первыми зрителями. Перед читателями-то я уже насобачился, а тут театр, рампа, актеры. Вот влип! Вот втравил меня дядя Костя! Скорее бы уж все начиналось и кончалось. Раз так надо, значит, надо!"

Миленко. Музыка очень хорошо легла на весь спектакль. Недаром Таня ночи не спала. Молодец! Рахманинов будто специально для этого спектакля свой Первый концерт написал, Сережа, и аккорд — бум! бум!.. потом борьба та-та-та-та… и опять — бум, бум, бум… а в левом углу шахтерская лампочка то ослепительно горит, когда все хорошо, то мерцает, когда Сергей в больнице, то гаснет, когда идет операция, и в конце спектакля вновь пылает во всю силу, и музыка — бум.! бум! Жизнь продолжается! Всем Смертям назло! Миленко загорается идеей спектакля, жестикулирует руками и пытается передать и звуками и мимикой и свет, и музыку, и игру актеров, и мизансцены, и реакцию зрительного зала.. — Таня хотела использовать Метнера, потом отказалась, он суше, Рахманинов сочней, сложней. Правильно сделала. (Таня симпатичная белокурая девушка, преподаватель музыки в одной из липецких школ — его дочь.) А Кляузер молодец! Шахтерская лампочка — это здорово! Образ спектакля! Хороший он художник-оформитель! И человек порядочный. Я тебя знакомил с ним. Такой небольшого роста, щупленький… — Константин Данилович умолкает, пыхтит папиросой, о чем-то думает.

Ветер гонит по тротуару опавшую листву, она летит к нам под ноги, шурша по асфальту легкой поземкой. На склоне холма, у памятника Петру I, на ярко-желтой листве стоит группа девушек, что-то громко обсуждают и весело смеются.

"Если придут в театр, им понравится? Может быть, ни к чему им чужие страдания, жизнь достаточно длинна, хватит и своих? Но чтобы их преодолеть, нужно мужество. А спектакль способен воспитать?"

В высокой синеве грузно проплыл длинный клин гусей. "Из моей Добринки, на Донбасс полетели. А может, выйти на сцену и никаких речей не произносить. Просто поклониться и уйти. Так и сделаю. Обхитрю дядю Костю. Пусть сердится".