Борис Губер - Бабы придумали (Деревенские очерки)

. С умыканием невест борются через стенгазеты, через комсомол, иногда не без помощи милиции, но нужно прямо сказать - до сих пор неудачно. Да и стоит ли бороться? Ибо не хулиганство и даже не желание "романтизировать" свою, скучную яко бы, жизнь - причина. Причина в другом: путем похищения, увоза девушки молодежь обходит другой путь, конечно, более любезный родителям, но и не в пример более унизительный - путь сватовства и торга, когда из-за лишнего полотенца или меры ржи может разладиться все дело. А тут - проспят молодые ночь, что с них возьмешь? В борьбе с действительно тягостными, унизительными формами старины молодежь использовала старину еще более глубокую и в ней преломилось новое. Поистине пути нового быта неисповедимы. 5. ДВА МУЖА Старые семейные отношения с каждым годом уступают в деревне все больше и больше места отношениям иным, новым. Однако сплошь да рядом новое принимает те нездоровые, уродливые формы, от каких немало страдает и город. Особенно множатся сейчас разводы по малейшему поводу, а то и вовсе без повода. Не редкость встретить ухаря, женатого уже в третий, четвертый раз за год. Недавно, например, произошел в нашей волости вот какой случай: девушка из зажиточной семьи вышла замуж, с богатым приданым перебралась в дом свекора, а через день пропала. Скандал!.. Теща плачет, свекор ругается, муж туда, сюда нет жены. Заезжает бедняга случайно в вик, и там рассказывают ему, что сбежавшая жена подсылала тетку какую-то узнавать, не могут ли мол "росписать" ее с другим без всякого развода? Через неделю удивительную можно было увидеть картину: пунцовая, счастливая жена разводилась с вчерашним мужем, а сзади, в затылок, стоял второй муж и терпеливо дожидался своей очереди. 6. С ТОЧИЛОМ ЗА АЛИМЕНТАМИ Этот рассказ я услышал в вагоне от своего спутника, высоченного и, должно быть, необычайно сильного человека, красавца, с огромным лбом, детскими губами и глазами чудесного синего цвета. Он, вместе с добрым десятком товарищей, ввалился в вагон и, словно игрушку, без всякого труда, нес в руках разобранный точильный станок. Тогда я еще не знал, что в соседнем уезде Череповецкой губернии, мимо которого шел поезд, целые деревни промышляют точильным ремеслом, и не без удивления глядел на такое большое количество точильщиков, собранных вместе. - Куда это, вы товарищ, едете? - спросил я синеглазого великана, севшего напротив. Тот ответил не сразу, насупился и исподлобья посмотрел на меня. - На заработки едем, - сказал он наконец. И тут его точно прорвало, он закатил такое искусное и сложное ругательство, что трудно было понять, как это он сумел его придумать. - Эх мать-перемать, - говорил он, уже не в силах остановиться, - ну где это видано?.. Девка-то ведь какая хорошая попалась, Танюшкой звать, сына родила мне, два года вместе жили, а вот - поди... - А что я тебе говорил? - послышалось сверху, и с третьей полки, на которой полагалось бы лежать багажу, свесилась белобрысая голова, похожая на яйцо, обросшее волосами. - Ой, говорю, Илюха, смотри-и... - Ты, ты... ты, брат, помалкивай, - заикнулся от внезапной ярости Илюха, каркай больше, ворона проклятая! - Он повернулся ко мне, в потемневших глазах его медленно остывала обида. - Вот, понимаешь, до чего хорошо все шло, продолжал он, - я рад и она рада. И поди ты: приходит письмо от сестры от ее зовет Таньку в город, на красноармейские фабрики работать, шинели шить. Ей и ехать охота, и ребенка бросить нельзя... А тут, понимаешь, матка танькина и давай ее научать, чтобы ехала она, Никитку ей оставила, а с меня - алименты. Ах, мать-перемать!.. Плакала Танька моя, ей-богу, плакала, а поехала все-таки... Дали мы друг дружке разводную и назначили мне шесть рублей платить в месяц. Шесть!.. Да разве хозяйство крестьянское выдержит столько? Отец так прямо и сказал - вали, говорит, откуда хочешь доставай, я теще твоей не работник. Ну и приходится ехать, на алимент зарабатывать... - А я тебе что говорю? Не плати! - снова послышалось сверху. Я ждал, что Илюха снова грянет отборнейшей бранью. Но он, понуро опустив свою красивую голову, уставился потемневшими детскими глазами своими на худые головки сапог и ответил чуть слышно: - Не плати... Никитку-то жалко небось. 7. ДУДОЧКА Аборты, еще недавно почти не встречавшиеся в деревнях, сейчас врастают в быт, становятся простым, заурядным явлением. Вопрос об этом даже специально дебатировался на нашем волостном съезде советов, причем в учащении абортов обвиняли врача. Между тем аборт в больничной обстановке - несказанное счастье по сравнению с теми ужасными операциями, что проделывают бабки или просто досужие приятельницы. Скольких женщин привозят ежемесячно в больницу уже с заражениями, с кровотечениями, изуродованных на всю жизнь. А на какие только, самые дикие и нелепые, ухищрения не пускаются они, чтобы оборвать беременность!.. Вот рассказ нашей акушерки, почти дословный. "Приходит ко мне женщина одна, молоденькая, жена хуторянина. - Здравствуй, - говорит, - Анна Михайловна. Поди-ка сюда на минутку. Было это утром, перед приемом, я дрова колола. - Зачем? - спрашиваю. - Нужно. - Зачем? Не говорит. - Ну, коли так, ступай в амбулаторию, доктору скажешь. - Не могу я к доктору итти, - отвечает она, - дудочка у меня. Я подумала, что ей клизму поставили, и повторяю еще раз: - Ступай, ступай, в больнице все скажешь. Ушла она. Минут через двадцать иду и я... И что же? Она уже на столе в операционной лежит, а кровь из нее так и хлещет... Оказывается, ее портниха какая-то ленинградская научила ввести в матку резиновую кишку, чтобы кровотечение вызвать. Чуть было кровью не изошла, у ней все белье, вся юбка насквозь промокли от крови". 8. ЧЕГО КОБЫЛА ПРОСИТ? Молодые, совсем недавно поженившиеся, едут в заговенье кататься. Она - сирота, робкая и покорная, с нежным, бледным лицом и испуганными глазами; ее выдали без приданого, почти насильно. Он - гладко обритый с шершавым, малиновым, обветренным лицом, под хмельком, посолдатски пропахший махоркой и ваксой. С ними едет свекровь, добрая старушка в салопе, сшитом еще при царе Александре III. По дороге, среди поля, норовистая рыженькая кобыленка начинает дурить - делает вид, что испугалась и, упираясь, садясь на задние ноги, отказывается двигаться вперед. Муж сначала долго, сосредоточенно стегает лошадь кнутом, а когда это не помогает - переводит свои пьяные белесые глаза на жену: - Машка! - кричит он, - чего кобыла просит? Жена испуганно молчит. Свекровь тихо, умоляюще шепчет ей: - Машенька, он всегда эдак... Машенька, доченька, ступай, поклонись кобыле в ноги. И Машенька молча вылезает из саней. Она, неумело протаскивая по целику ноги в новеньких полусапожках, обходит упряжку, снова выбирается на дорогу и опускается на колени... В покорных глазах ее безнадежные слезы. 9. СЕМЬ РУБЛЕЙ Это было в читальне. Два парня (оба женились нынешней зимой) заспорили, у кого послушней жена. Один говорит: - У меня! - Нет у меня, - отвечает второй. - Моя послушней. - Нет моя! - Я, - говорит первый, - со своей женой при всех чего хошь сделаю. - И я, - отвечает второй, - тоже. Слово за слово - поспорили на семь рублей, отдали деньги кому-то из присутствовавших и послали мальченку за женами. Жены послушались, пришли. Библиотекарь протестует, шумит, а всем остальным просто любопытно, что же из всего этого выйдет? - Ложись, раздевайся, - говорит первый. - Что? - Ложись. Жена сначала не поняла, а потом, как сообразила, только ахнула, багровая, едва сдерживая слезы, побежала прочь. - Что, брат, попался? - хохочут все над неудачником. А второй, как ни в чем не бывало, подзывает свою жену. - Ложись, - говорит, - ты. Я, - говорит, - на семь рублей заспорил, что ты послушней. Все равно пропадать. Жена подумала, подумала и стало ей жалко денег. Семь рублей ведь!.. Послушалась она своего мужа, только зажмурилась покрепче, чтоб не видеть тех, что с любопытством смотрели на нее... А потом взяла заработанные рубли - и пошла себе.Читать дальше