Мехти Гусейн - Утро

- Ну что же ей делать, бедняжке? - спросила мать, прислушиваясь к рыданиям дочери. - Не лучше ли пойти и сказать обо всем Рашиду?

Опустив голову на грудь, Айказ молчал, как каменный.

Как только Рашид узнал, что отец вызывал к себе Айказа, он понял, что надо действовать, и поспешил к Мешади. Рашид хотел посоветоваться с ним.

Мешади не оказалось дома. Он и сегодня чуть свет ушел из дому и сказал матери, что пробудет весь день на промыслах.

Его участившиеся отлучки теперь особенно тревожили жену и мать. В городе было неспокойно, шли аресты. Кое-кто из руководителей забастовки уже был взят поа стражу.

Тетушку Селимназ и Зулейху тревожило еще и то, что последнее время Мешади возвращался домой раздраженный и хмурый. Обе женщины видели, что он тяжело переживает какие-то серьезные огорчения, но молчит, не желая беспокоить домашних. А больше всего они боялись, что полиция может и его упрятать в тюрьму.

Рашид поджидал двоюродного брата часа два. Выкуривая папиросу за папиросой, он то и дело поднимался с кресла и нетерпеливо шагал по комнате. Наконец, в одиннадцатом часу, вернулся Мешади.

Рашид заметил, как изменился брат за последнее время. Лоб его прорезали новые морщины, лицо осунулось, потемнело, глаза выражали крайнее утомление.

Сняв пальто, Мешади небрежно бросил его на диван. Видно, от усталости ему трудно было сделать даже несколько шагов, чтобы повесить пальто на вешалку.

На затылке и на висках у него отросли длинные пряди волос. Должно быть, некогда ему было зайти в парикмахерскую.

Чтобы не тревожить своим невеселым видом домашних, он пытался сейчас улыбаться, но скрыть дурное настроение Мешади все-таки не удалось.

Войдя к себе в кабинет и взглянув на печальное лицо Рашида, он спросил:

- Ну, что нового, братец? Как дела? Ты, кажется, опять не в духе?

Рашид рассказал ему все, что слышал от Тураба, и в заключение спросил:

- Как мне теперь быть, Мешади? Что ты мне посоветуешь?

Мешали извинился и попросил Рашида подождать, Он вышел в прихожую, расстегивая на ходу ворот рубахи и засучивая рукава.

Чтобы освежиться, Мешади, придя домой, умывался в обливал тело холодной водой.

Однако усталость было не легко прогнать. С тех пор как он поступил на электростанцию, усталость его заметно увеличивалась. Очень трудно было совмещать служебные обязанности инженера с делами подпольной организации, которыми приходилось теперь заниматься, главным образом, в часы, отпущенные для отдыха и сна.

Чуть освежившись, растирая грудь мохнатым полотенцем, он вернулся в кабинет и сказал Рашиду:

- В народе, братец, говорят, что осторожность украшает молодца. Что же, против этого ничего не возразишь! Осторожность - вещь, конечно, неплохая, если ею не злоупотреблять. Но все-таки, будь я на твоем месте, я бы завтра же женился на любимой девушке, не глядя ни на что. Если два любящих сердца хотят соединиться, кто может стать между ними? Тут, брат, нельзя считаться с какими бы то ни было помехами!

- А Косялары? - напомнил Рашид. - Ведь они не оставят в живых ни меня, ни Сусанну.

- Тогда сделай так, - сказал Мешади. - Возьми свою любимую, и уезжай куда-нибудь на некоторое время. Вернешься, когда все уляжется.

- А типография? - опять спросил Рашид. - На кого ее оставить? Ведь не могу же я вот так взять и уехать. Это будет нехорошо...

- Типографию временно поручим кому-нибудь другому. Я подыщу человека, пообещал Мешади. - Это можно уладить.

Обнадеженный Рашид, попрощался и ушел, с готовым решением завтра же уговорить Сусанну уехать с ним куда-нибудь подальше от Баку.

Осуществить, однако, свое решение ему не довелось. Ночью Сусанна отравилась, и к утру ее не стало.

- Это вы убили ее, вы! - кричал Рашид родителям. - Вы лишили меня счастья... Вы убили ее...

Рахимбек глядел на свои пухлые старческие руки, будто искал следы крови на пальцах, и в недоумении спрашивал:

- Как же ты можешь так говорить, Рашид? Не палач же я, в конце концов?

Глава тридцать восьмая

Квартира, которую занимал Байрам, стала одной из явок подпольной большевистской организации.

В потайной комнате хранилось оружие. Там же на ручной типографской машине печатались прокламации, зовущие рабочих к непримиримой революционной борьбе и стойкости.

Вечерами, когда сумерки и тишина опускались на город, из рабочих поселков приходили сюда поодиночке работники партии, кто за оружием, а кто за пачками готовых прокламаций.

Крупные и мелкие предприятия Баку одно за другим включались в стачечную борьбу. Это мощное забастовочное движение вызывало ужас и смятение у промышленников. В историю революционной борьбы бакинских рабочих вписывались в эти дни новые незабываемые страницы.

Байрам уже воочию видел, какую могучую силу представляют рабочие, когда они сплочены. Его друзья своим неустанным трудом вселяли в него уверенность, что победа революции не за горами. И перед величием дел, которые совершались на его глазах, личное беспокойство и семейное горе Байрама как будто растворялись, уходили вдаль.

Однако Байрам все сильнее тяготился своим положением отшельника. Его удручало теперь не столько тяжелое положение оставленной им в деревне семьи, сколько томительное бездеятельное отсиживание на конспиративной квартире.

Некоторые из тех, с кем он вместе бежал из тюрьмы, уже хрдили по городу и даже иногда заглядывали к нему. Чаще других приходил Василий Орлов, попрежнему веселый, жизнерадостный и бесстрашный. После горячих приветствий и рукопожатий он брал кипы листовок и исчезал в ночи, как бы унося с собой долю живой радости Байрама.

После посещений Орлова Байрам острее чувствовал тяжесть своего положения. До каких же пор он должен сидеть здесь, как сурок? Нет, он не мог больше прозябать в этой тесной каморке и вертеть ручку печатного станка. Эта работа казалась ему слишком легкой и безопасной. В сердце его горело непреодолимое желание заняться более живой, активной деятельностью. Ему казалось, что он мог бы понести в гущу своих товарищей-рабочих те великие истины, о которых узнал он за последнее время от большевиков. Он хотел говорить о них простыми, понятными, горячими словами. Он хотел бы собрать сейчас бастующих рабочих, хотя бы на заводе Рахимбека, и сказать им во весь голос: "Не отступим, товарищи, ни на шаг! Довольно хозяину душить нас, довольно сосать нашу кровь! Превратим свой завод в арену революционной борьбы за свободу. Мы должны раз и навсегда стереть с лица земли насилие и эксплуатацию!"

В первое время Байрам рассматривал конспиративную квартиру как надежное укрытие, где он был огражден, от какой бы то ни было опасности. После сырой и темной тюремной камеры чистенькая комнатка с кро-ратью и стульями казалась ему роскошным ханским дворцом. Но теперь ему опротивели и эти стены, и белые занавески, и скрипучая дверь, и даже ставшие привычными солнечные пятна на полу.