Чингиз Гусейнов - Магомед, Мамед, Мамиш

Мамиш написал сразу два письма, так у него заведено давно, еще с армии: в Ашхабад, где у него уже три се-стры, родные лишь по отцу, и в поселок Кулар, откуда мать прислала фотографию, в Якутию. И отцу и мате-ри он сообщил, что перешел - а вдруг забыли? - на четвертый, сдав последний экзамен по "Бурению неф-тяных скважин"; был вопрос: "Сущность вращатель-ного бурения"; по книжке это очень просто: в скважину опускается долото, оно крепится на бурильной тру-бе верхней рабочей трубой квадратной формы снару-жи, передается вращение от двигателя к бурильным трубам, через них же в скважину закачивается глини-стый раствор; Мамиш видит это с закрытыми глазами: а его и слушать не хотят, ясно, студент ведь особый, практик, на Морском работает; а Мамиш свое: вглубь и вглубь. А расскажи как не по книжке. "А вы видели горящее море? Нет?.." Комиссия думает, что Мамиш расскажет им, а Мамиш руками разводит: "Я тоже, увы, не видел; вернее, к счастью!" А было накануне приезда Мамиша в Морское - рядом со дна стала бить нефть, смешанная с газом и водой; Сергей рассказывал; и тут же частицы грунта, ударя-ясь о стальную арматуру, высекли искры, мгновенно возник пожар. Горящий фонтан выбросил арматуру в море как щепку, тяжелые рваные осколки, как снаря-ды, полетели на сотни метров по эстакаде. "Вот, смот-ри!" - показал ему Сергей тяжелый осколок: металл был отполирован бившим со дна песком до блеска... Пожар полыхал свыше двух недель, его удалось сбить взрывной волной. Когда Мамиш приехал сюда рабо-тать, фонтан еще бил. "А вы слышали, как ревет фон-тан? Сверлящий уши гул!.." Мамиш видел этот фон-тан: в небо бьет гигантский коричневый столб, море под эстакадой бурлит и кипит, лавина нефти, смешан-ная с землей, ударяясь об установленный над основа-нием заградительный щит из тяжелых толстых бре-вен, с шипением разбрызгивается по сторонам; на бу-ровой площадке стоят несколько тягачей и пожарных машин; и вокруг далеко-далеко тянется, расползается нефтяной покров, похожий на крокодиловую кожу; и каждую минуту может вспыхнуть новый пожар; бранд-спойты с семи точек бьют и бьют по фонтану; загорись он - и будет гореть море; единоборство человека и стихии. И люди победили. Вот как не по книжке!.. Письма, похожие, как два инжировых листочка, сложил, заклеил Мамиш. Вышел на балкон, взглянул на двор, узкий и полутемный, как колодец. Однажды Ма-миш поймал редкого здесь, в их доме, гостя - солнце, с помощью увеличительного стекла оставил на перилах балкона свой вензель, а рядом - Р, ясное дело - ее имя. От балконных перил шел легкий тонкий дымок, пахло сухой горелой доской. Первая стрела, как у мно-гих, ударилась о камень, но другие уже стерли с губ под усиками горечь несбывшейся любви, обрели ее пусть не первый, но не менее сладкий вкус у иных по-друг, а М по-прежнему предан только Р, хотя от нее остался лишь обожженный кругляшок на кривой па-лочке.

Мамиш ехал домой после демобилизации и ранним ут-ром в Бресте в ожидании состава, который переводили с узкой колеи на широкую, вдруг услышал родную речь. "Из Баку?" - спросил он. "Да",- ответила одна, недовольно повернув к нему голову. Но Мамиша так обрадовало это давно не слышанное "да", что он тут же спросил снова: "Студенты?" Та собралась было об-резать его и прекратить все разговоры, но осеклась: ее поразила по-детски наивная улыбка рослого парня в солдатских сапогах и гимнастерке с широким ремнем. "И студенты есть... Будущие!" - и даже улыбнулась. Ясные, чистые голубые глаза, волосы медные горят и пе-реливаются под солнцем. И с такой нежностью и ме-лодичностью произносит азербайджанские слова, что Мамиш готов слушать и слушать всю дорогу, что он, кстати, и делал, весь день проведя в их купе. Она с золотой медалью окончила школу, почти студентка ту-рецкого отделения восточного факультета! Год удачный, интересная поездка в Брест с одноклас-сниками, и даже поклонник со странным именем Ма-миш. "Можете звать меня Мамиш".- "Что это Мамед?" - "А вы зовите Мамиш". В Москве Мамиш спе-циально пришел проводить их на Курский вокзал, и она помахала ему из открытого окна вагона, и Мамиш уже жалел, что взял билет в Ашхабад и не едет с нею в Баку.

Он дважды приходил в университет и на турецком от-делении среди первокурсников ее не нашел. А потом случайно встретил. "Я вас искал". А она возьми да уколи: "Еще скажете, что из-за меня уехали из Ашха-бада!" Куда девалась ее уверенность? "Поступите на будущий год... А я вас действительно искал".

В саду Революции, за филармонией, как-то повстре-чался им Хасай, дядя Мамиша. "Непременно поезжай в Баку, сделай, как мама велит. Хасай тебе во всем поможет. Там моя комната есть". И тут на глазах рас-терянного племянника его дядя изменился: в голосе появилась вкрадчивость, в глазах ласкающая, притя-гивающая теплота. Мамишу даже страшно стало за Р, и он мгновенно понял, что может потерять ее. Она то-же почему-то растерялась, но быстро справилась с собой и, аллах знает, как ей это удалось, сразу же уло-вила избранный Хасаем тон, подстроилась под него. Ха-сай говорил о сущих пустяках, но с такой доверитель-ностью и проникновением. Холодный озноб прошиб спину Мамиша. У Хасая умелая хватка. Он обволакивал, будил в девушке непонятные ей самой чувства. То, что Р понравилась, было приятно Мамишу только в первое мгновение. Но тревога не! покидала его все последующие минуты, пока они стояли в тени деревь-ев сада Революции. Приятно, что выбор был одобрен, но страшно, что ты ее, оказывается, не знаешь, что ее могут на твоих глазах в ясный день при людях сму-тить, взбаламутить. Мамиш думал, что за месяц-дру-гой узнал ее, а тут на лице растерянность, робость, ка-кое-то оцепенение сковало, и она долго потом t оставалась рассеянной. Хасай, говоря с нею, отключил Мамиша, как-то изолировал Р, погрузил в свой, только для них двоих созданный микромир. А через несколько месяцев Хасай спросил:

- Чего не женишься, Мамиш?.. Да, кстати, я тогда те-бя в саду Революции встретил, видитесь? И прежняя тревога зашевелилась в Мамише. Ему вспо-мнились и взгляд Хасая, и бархатистые нотки в голосе. Мужественное, властное лицо, руки, знающие нечто интимное и запретное. Да, это он, Хасай, разбудил в ней такое (значит, было что будить, а Мамиш не сооб-разил), что она не захотела больше видеть Мамиша. Открыв ее для себя, Хасай закрыл ее для Мамиша. Может быть, он и преувеличивает, но именно это стало ему отчетливо ясно в тот момент, когда дядя вдруг невзначай вспомнил:

- Да, кстати, где она?

у тебя!..

Они и не ссорились вовсе - разошлись, забыв назна-чить день следующей встречи. И все. Просто и ясно, как с тем закрывающимся с последним лучом солнца листком странного дерева, под которым они потом си-дели. Хасай закрыл Р на ключ и ключ в карман. Ищи-свищи теперь тот ключик.