Чингиз Гусейнов - Магомед, Мамед, Мамиш

так вам и поверили!

- Но не получается.

подумают, что машины лишили!

- Уже час ждем тебя! - окликнул из машины звон-кий голосок.

- Видал? - Мол, прошелся бы пешком, да не дают.

ГЛАВА ПЯТАЯ - рассказ о том, как Мамиша опереди-ли ("У дурной вести быстрые ноги"), как на него напа-ли ("Если б знать, где упадешь, подстелил бы перин-ку"), угостили звонкими оплеухами ("Не поднимай камень, который не под силу"), но Мамиш не сдается, Мамиш упорствует ("Две ноги сунул в один баш-мак - и ни шагу назад!"), Мамиш контратакует, Ма-миш тянется рукой к отпиленному бивню мамонта. Ма-миш...

А зря не согласился он сесть в машину Джафара-муэллима!.. Ему, видите ли, пешком нравится ходить! Как только Джафар-муэллим и Мамиш вышли, Хасай, чтобы вытащить из сердца занозу, тяжелой пощечиной обжег щеку Рены. Даже качнуло ее, а заноза тор-чит. Хасай выскочил на улицу, открыл ворота гаража, выкатил машину и к Are. Посадил Агу и к Гейбату, а потом с обоими братьями к старому своему дому, но не совсем к воротам, а кварталом выше, чтоб никто не увидел, не растрепал: "А Хасай все ходит к своей Хус-нийэ!.."

А Мамиш был еще в пути: дядя на колесах, а ,он пеший. Хоть и несказанно изумил Хуснийэ нежданный визит братьев Хасая (сам он не пришел, остался сидеть в ма-шине), она все же подавила возмущение, потому что, как доложили Ага и Гейбат, приход их вызван вопию-щим поступком Мамиша, который осмелился ворваться к Хасаю и оскорбить его. Если разговоры пойдут, пятно на всех, скандал на всю республику, позор перед знакомыми. "Что сказал? На Гюльбалу напраслину возвел! Будто тот ему сказал, что Хасай взятки берет! И у Хуснийэ своя доля с каждой взятки. Ему, Гюльба-ле, тоже перепадает!" Хуснийэ и слова вымолвить не могла. "Он бы, конечно, не осмелился так вот и сказать Хасаю, но именно этот яд источали его слова!.. Хасай даже подумал, что ты его натравила из-за этой, будь она неладна (так нужно для дела), Рены". О любви ни слова: ни Хасай братьям, ни братья Хуснийэ. Хасай оскорблен как глава семьи, венцом которой является она, Хуснийэ. Мыслимое ли дело, чтобы она не засту-пилась за своего законного мужа-кормильца? Чтобы сын Кочевницы так обнаглел!.. На кого руку поднял? Чуть ли не на отца. Тот, что в Ашхабаде, не в счет. Ай да Мамиш! Отрастил верблюд крылья, с орлом тягать-ся вздумал! Она Мамишу - пусть только явится,- она ему такую свадьбу сыграет!.. И Мамиш явился.

На балконе, где на перилах выжжено Р, его торжест-венно встретили Хуснийэ и дяди, почтительно прово-дили в комнату и заперли дверь.

- Что ты по дороге рассказал Джафару?! - спроси-ла Хуснийэ-ханум.

вот что вас напугало!

- Джафару? А кто это? Ах Джафару-муэллиму! Забыл и вспомнил, потому что опустили "муэллим", а без приставки этой имя звучало как чужое, незнако-мое.

- Говори! - пригрозил Гейбат.

- Он на колесах, а я пеший.

- Что-что? - переспросила Хуснийэ. Братья недоуменно переглянулись.

- Хватит дурачка разыгрывать! - Это Ага сказал.

- Позор какой! Кто ты такой, чтоб портить кровь Хасаю?! Ты и мизинца его не стоишь!- Хуснийэ не стерпела, бросилась в бой, нарушив тем самым уговор: выведать все у Мамиша, и то, что сказал, и то, что по-думал.

- И вы с ними?! Вам ведь радоваться! внук у вас!

- Клянусь честью, помутился у Мамиша разум! - Это все Ага в одну точку бьет: что с дурака возьмешь? Спятил, не иначе.

- Что за чепуху мелешь?

И тут Хуснийэ осенило. Но, к удивлению Мамиша, она вдруг запричитала:

- Пепел на твою седую голову, Хасай! Человек, ко-торого ты называешь племянником и чье имя даже в со-бачьем роду не значится, топчет твое доброе имя!.. Причитает и плачет.

- Почему я не умерла раньше тебя, мой Гюльбала?

На кого ты меня оставил?

Слезы Хуснийэ были никак не предусмотрены.

- Мы еще не умерли...- это излюбленное бахтияровское,- чтоб кому-то позволить пятнать главу рода! А взбесившегося образумим не словом, а кула-ками!

- Чего же вы ждете? Образумьте его! Честно говоря, надеялся на нее Мамиш, ведь соперни-цы. И братья, думал, племянника не тронут, сестра им не простит. Да и что он такое сказал, еще ведь впереди то, что скажет им. "Надо бы выбраться отсюда". Но Гейбат пригнул его книзу.

- Сядь!

Мамиш оттолкнул дядю.

- Драться? Да я тебя, как цыпленка! Сиди, щенок! Слегка коснулся подбородка, будто срезал воздух, а из глаз посыпались искры.

- Руку на меня! - Мамиш провел пальцами по гу-бам, увидел на них кровь и вскочил. Пнул ногой Агу, увильнул от удара Гейбата и к выходу. Ага схватил его за ногу. Мамиш упал. Падая, задел кровать, прижался к стенке. Протянул руку, чтобы взять что-нибудь тяже-лое, задел будильник. Часы звякнули коротко, свали-лись на пол, и в ту же минутку Гейбат прыгнул к Ма-мишу на одной ноге. Мамиш увидел лишь кулак с арбуз величиной. Почувствовал, что из носу пошла кровь - след ее на кулаке Гейбата. "И отброшен c липкой массой нож". И голос Хасая: "Вымоет кто-нибудь этот нож?!" И бежит к нему жен-щина, и смотрит на Мамиша мальчик, чем-то похожий на Гейбата. От обиды зажглась огнем гортань, просту-пили слезы.

- Осторожней, вы! - шепнула Хуснийэ.

- В тюрьму вас упечь!.. Молодец Рена! - И пере-дразнил:- "Она на вас глаза пялит!" Хуснийэ подскочила к Мамишу, чтобы глаза ему вы-царапать, но Ага остановил:

- Он же сумасшедший, не видишь? Стукнет!

- Еще? - спросил Гейбат, а Мамиш вскочил, схва-тил стул, кинул в него, но попал в шкаф. До бивня рука не дотянулась, схватил будильник, метнул в Гейбата, снова не попал. И тут же спину обожгло - Гейбат уда-рил его массивной палкой с резиновым набалдашником. И Ага по голове со всей силой.

- А это,- сказал тихо,- за тюрьму. Придушим, и следа не останется. ,

- Поплатитесь! зверье!

- Я вас выведу!

- Выводи! Выводи!

И снова удары, никак не увернуться. Огрел раза два Гейбата, но рука будто о скалу, что ей, скале? Повали-ли на кровать, Ага - за ноги, Хуснийэ - за руку, дру-гую придавил к железному краю кровати Гейбат, и перед глазами Мамиша снова замаячила огромная рука, она закрыла все лицо, вдавила голову в подушку.

- Всех вас!..

- Жаль, что племянник, заставил бы мать попла-кать! - От удара по лицу потемнело в глазах. Приду-шат, им ничего не стоит. Умолк, отвернулся. Першило в горле. Видя, что Мамиш затих, Гейбат отошел, выпря-мился.

- Давно бы! Если еще что услышу, язык вырву! Я таких перевидал много, голову, как цыпленку, сверну! Мамиш молча смотрит на Гейбата.

- Смотри и запоминай!.. Хуснийэ-ханум, если осме-лится хоть словом!..

- Я ему осмелюсь!

' В это самое время вошел Хасай. Он долго ждал в ма-шине и, видя, что братья не возвращаются, решил идти сам, как бы чего не натворили, особенно Гейбат. Увидев Мамиша лежащим на кровати, сперва перепугался, а потом возгордился: вот какие они у него, братья... В огонь и в воду за него пойдут! Заботило одно - заста-вить Мамиша молчать, чтоб разговор не вышел за сте-ны их дома. Потом придумают, как его наказать. И раз-берутся, что правда, что ложь. Зря ударил он Рену. Зря! Чтобы Гюльбала, его сын?! Чего только не делает с человеком ревность?! Ведь, кажется, как мужчина с мужчиной договорились! И сама же ушла от него! "Ни рыба - ни мясо". Придумал и подло соврал! От Кязыма только такой и уродится! Как он мог считать его своим, Бахтияровым?! От этого племянника всего мож-но ждать. Так вот, Мамиш! Получил свое? Это только начало!..