Чингиз Гусейнов - Магомед, Мамед, Мамиш

- Надоумили его, вижу. Теперь, прежде чем рот от-крыть, подумает. И ушли. Дым табачный.

И тихо на балконе.

Даже лампа тускло горит. Если бы не распухший нос и не кровь, прилипшая к щеке, будто и не было их. Встал, умылся, подошел к зеркалу. Не беда, сойдет. Не жаловаться же в суд, мол, дяди избили. А неплохо бы! Нет, не годится. Надо прежде всего отобрать у Хасая красный билет. Нельзя, чтоб оставался у него, ни-как нельзя.

"А у Дива душа хранилась в стеклянной бутылочке. И кто ту бутылочку возьмет, с тем Диву не сладить". Поднял часы. Будильник четко отсчитывал секунды. Отстукивает свое и на боку, и циферблатом вниз, и ко-гда падает. До чего живучий. Холодит горячую ладонь. И бег секунд успокаивает. Уже два ночи. Поставил рядом с бивнем. Скоро начнет светать. Достал из холо-дильника бутылку пива. "А у Дива... в этой самой бутылке!" В холодильнике пусто: пяток яиц, брынза. Завтра сделает яичницу. На берегу, в городе питался нерегулярно - и некогда как-то, и неохота. Не то что на острове: и вкусно, и дешево. А здесь ломай себе голову, где и когда. И с кем. Какие шашлыки бывали у Гейбата! Раз-раз-раз - и шкура отброшена вместе с ножом. "Вымыл бы кто этот нож!" Отобрать, отобрать!.. Из бутылки сначала пошел легкий дымок, потом пена через край полилась. Холодная струя остудила горло, налил еще. На дне осталось немного, два-три глотка, выпил прямо из бутылки. Разлилась по телу прохлада, мысль заработала четко. Они еще пожалеют! Не раз-деваясь, прилег. И вдруг боль в руке, той самой, кото-рую Гейбат придавил к железному краю. В кармане брюк что за бумажка? Полез, а это визитная карточка Джафара-муэллима. Прощаясь, дал. Помялась карточ-ка, стала как тряпка. Если бы Джафар-муэллим знал, во что она превратится! И почему?! Имя, фамилия на русском и английском, без "муэллима", и два номе-ра, оба служебные. И адрес, тоже служебный. Ска-зать ему? Но как быстро простила Хуснийэ-ханум Рену.

И горе отодвинулось. Пора уже идти. И Мамиш пошел. И Р дома одна.

Если бы Хасай тоже был дома, начать было бы труд-ней. И Хасай спешил подальше от всех! От Амираслана! От всяких накачек, звонков, забот!.. А тут Мамиш! Вез спросу!

Если бы не Джафар-муэллим... Как-никак спаситель Мамиша. Погиб, спасая честь? А чью? Погиб, мстя? Но за что? И за кого? Гюльбалу? Или за себя? "Всех женю! И начну с вас, с Гюльбалы и Мамиша!" И начал. "Схва-тишься за горло бутылки, и Див тут как тут, только успей разбить бутылку!" А во сне кругом песок - как разбить? Бутылку о песок, а она набок валится и ниче-го с нею не делается. Песок и песок, а Див уже тут, i рядом, вот-вот достанет рукою до тебя. Черт знает что! Сказки какие-то.

ГЛАВА ШЕСТАЯ - рассказ о том, как Мамиш весь день был на ногах и его носило по городу - нырнул в центре и вылез на окраине, заблудился на узких ули-цах и в тупиках Крепости, ходил по Баилову, а вести о нем доходили из Арменикенда, и в Черном городе побывал и во дворе мечети Тазапир, и посмотрим, чем завершились его скитания. В кабинете у Хасая висит карта города, на ней ясно: где Крепость и где Баилов. Даже мечеть обозначена в виде минарета. Ну, и Черный город тоже. И Арменикенд. У каждого свое лицо, своя история, свой запах даже.

Мамишу бы спать и спать, да только тщетно бутылкой об песок - надоело, встал рано. И быстро покинул дом. Так осторожно, будто братья Хасая сидели в засаде, поджидая его. Конечно, Хуснийэ узнает, что Мамиш ушел рано. Спускаясь, глянул на ее балкон. И когда она только спит? За стеклом сверкнули глаза Хуснийэ. По спине Мамиша мурашки побежали. А потом она пальцем поманила его. Шайтан нашептывал Мамишу: вернись, повали старуху, избей... Это же дьявол!.. Но не стал слушать он нашептываний шайтана, спустил-ся и вышел на улицу. Никого! Даже того мужчины нет, который подозрительно смотрел на Мамиша, провожая его взглядом. Если б на карте, что висит в кабинете Хасая, прочертили путь Мамиша - а он разрешил бы испортить карту ради такого дела, все-таки интересно знать, куда это носит сына Кочевницы, а кочевье в ду-ше, в крови Мамиша,- так вот, если б и прочертили, ничего бы не поняли: ни тот, кто чертит, ни тот, кто за городской транспорт отвечает, даже за подземный. Тем более что вначале маршрут Мамиша не уместился на карте, а вышел за черту города. Но прежде Мамиш двинулся в сторону Сабунчинского вокзала, где жил Гая. Вошел в огромный1 двор, над которым нависли длинные балконы - квадратные, застекленные. Из од-ного конца двора просматривался другой. И все.окна и двери отворялись во двор. Крикнул снизу:

- Дашдемир!- Рабочую кличку Гая кто знает?

На крик отозвался мальчик, босой, черный от загара, как уголь, с курчавыми волосами.

- Вам Гая нужен? Вот тебе и не знают!

Мальчик внимательно смотрел на Мамиша. Такой здо-ровый дядя, а подбородок у него покраснел и разбух, под глазами синяки. Сам Гейбат постарался, знаешь его, он работает тут неподалеку, только рано еще, спит, наверное. Как и следовало ожидать, Гая с семьей на даче. Что ему жариться в городе? Мамиш знал дорогу туда и тут же обогнул памятник Самеду Вургуну, про-шел мимо городского вокзала, прозванного в свое вре-мя Тифлисским, и к электричке, на бывший Сабунчинский вокзал. Взял билет на Бузовны. А у Хасая карта удивительная, почти волшебная. И Мамиш на той кар-те вроде лампочки. Он ходит, и свет двигается, марш-рут прочерчивает. Долго стоял и ждал у карты Хасай: лампочка горела, но не двигалась. А потом вышла за пределы карты - значит, уехал Мамиш за город, а ку-да и зачем, вот и ломай голову.

.Мамиш приехал в Бузовны... Вниз и вниз - к морю, к даче Гая. А Гая там с песком воюет... "Все наступает и наступает!.." Удивительно, на дюнах, где они служи-ли - Сергей, Расим и он,- собирают песок, чтоб морю не отдать, берегут его, а здесь... А здесь песок наступает и наступает на сады, на дома, на виноградники. И ни-как от него не защититься. И злющий какой, полчища несметные мириады... Гая втыкал в землю доски - щиты. День-два, и песок заносит их, сыплет и сыплет - не удержишь, шагает и шагает на сады. Мамиш Тая как-то сказал: "Люблю я песок! Жаркий, мягкий, чистый!.. Искупался, ознобно, а ты грудью на песок, и сразу теплынь по телу... Хорошо!"-"Это,- огрызнулся Гая,- пляжное отношение к песку. А по-воюешь с ним, как я... На зубах хрустит, никак не уй-мешь его, жмет и жмет, все на своем пути заметает... Мириады песчинок, тьма-тьмущая, желтая масса так и Прет!.."

- Брось с песком воевать!

- А с кем же мне воевать, как не с песком? - гово-рит Гая. И удивленно смотрит на Мамиша.- Кто это тебя так, а?

А Мамиш молчит, всю дорогу, пока он ехал к Гая, ви-дел, как тот, разгневанный, с ходу стал одеваться: "Как? На тебя руку подняли? Дяди? Да мы их в мо-мент!.." Чтоб Гая да не заступился? И вот они идут, акуда? Ясное дело, говорит Гая, всех ребят позовем и...

К дядьям? Драться? Зачем же, пожимает плечами Гая. Даже не в милицию, а в райком, к первому секретарю! На бюро часто вызывали знатного мастера, когда дела буровой обсуждались, и не только. Именно туда, и всей бригадой, потому что рабочий класс оскорблен в лице Мамиша!..