Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь

Страшная правда, принесенная из какого-то другого мира, обжигала этих простых и бесхитростных тружеников. Обжигала не догадкой, а уверенностью, что мир этот на самом деле никакой не другой, это - теперь их общий мир, где никто не был застрахован от того, о чем говорил Абдуррахман. Завтра застенки режима могли поглотить любого из них.

Часто потом вспоминал Абдуррахман свой первый день в Арафсе, лица земляков, напряженно слушавших его. Всего через три года многие из них испытают кошмар депортации из родных мест...

А пока?.. Пока он мечтал о том, чтобы пережитые муки остались позади. Вся их большая семья вновь собралась под одной крышей.

Перед Абдуррахманом не стояла проблема выбора рода занятий. Желание и дальше продолжать зубоврачебную практику привело его в Нахчиванский стоматологический техникум, где он окончательно овладел всеми секретами мастерства, вырос в первоклассного профессионала своего дела. Закончив обучение, он начал работать в поликлинике. Дипломированных специалистов в азербайджанской глубинке тогда имелось совсем немного, а истинных мастеров по пальцам пересчитать, поэтому отбоя от пациентов не было. Жизнь в Нахчиване, любимое дело, семейные заботы стерли из памяти перипетии прошлого. Он частенько навещал брата Аббаса в Арафсе, внимательно приглядывался к новой жизни сельчан, с горечью и досадой отмечая бесхозяйственность, царившую в колхозе. Он был убежден, что у любого серьезного дела должен быть один хозяин, персонально отвечающий за результаты своего труда. Теперь же лодыри и краснобаи норовили вылезти, утвердиться за счет, пусть и не речистых, но честных трудяг.

- Где это видано! - с возмущением делился он с Шакаром после очередной поездки в Арафсу. - Вареной курице и то смешно станет! Развели десятки уполномоченных, проверяющих, учетчиков, от которых толку, как от козла сыра. Ходят с портфелями, что-то в тетрадку все время пишут. А земля пустует, овец во всем колхозе столько не наберется, сколько в одном нашем хозяйстве было. Деревня не завод. Здесь от заводских порядков прока не будет. Вот я - хозяин, так мне ли не знать, когда нужно засветло встать, а когда до звезд поработать?.. А эти - чуть что - то выходной, то перерыв, а рабочий день кончился, вилы-грабли побросали и разошлись по домам. Вот увидишь, Шакар, у многих зерна, кормов для скота и до весны не хватит... У крестьянина день год кормит.

Брат успокаивал Абдуррахмана и терпеливо упрашивал не принимать близко к сердцу все то, что происходило в Арафсе. Предостерегал от участия в разговорах, осуждающих действия власти и уж, разумеется, от того, чтобы обратно тайком выкупать землю и нанимать работников. Он и старшему, Аббасу, твердил о том же.

Если же собирались все трое дома, в Арафсе, то споры не утихали до поздней ночи.

- Как же это они, - Аббас так выразительно выделял это "они", что сомнений не оставалось, какой смысл вкладывает он в это слово, - как же они думают обходиться без хозяина? Хозяина земли, фабрики, без купцов? А?

Выразительные глаза Аббаса излучали искреннее недоумение.

- Да, - подхватывал Абдуррахман. - Настоящий грабеж! Человек вложил свои деньги, может быть, влез в долги, своим горбом хозяйство наладил, ночами не спал... А тут приходят совсем посторонние люди, ни пота, ни копейки не вложили в дело и говорят - ты украл, отдай! И хоть на Коране клянись, что честно жил, будут твердить - украл, эксплуататор...

- Эксплутатор... - Аббас со смехом нарочно коверкает иностранное слово. - А купец - тоже такой? Теперь что - я прямиком на фабрику за ситцем сам должен ездить? Кто привезет к нам в горы материю, керосин? Как они думают без торговли жить? Опять уполномоченного пришлют? Или на весь колхоз сразу закупать будут? Всех одинаково, без разбора оденут, что стариков, что молодых...

- Что покойников, - мрачно добавляет Абдуррахман.

- Не понимаете вы... - горячится Шакар. - Вам все шутки шутить. А газету некогда прочитать! А то бы вы крепко усвоили: с вами не в игры играют. Время серьезное. Человек, как пылинка: дунул и нет его... Не ты ли, Абдуррахман, уже на себе испытал когти этой власти? Чудом остался жив... И молчите, молчите больше. Разве не знаете? Язык человека в темницу заведет...

Абдуррахман сознавал правоту брата. С головой уходил в работу, к тому же они с Гезал ждали второго ребенка. Забот хватало. И все же на сердце лежала какая-то тяжесть. Глухо толкалось предчувствие неотвратимых жизненных перемен. Он гнал от себя дурные мысли, старался уделять больше времени воспитанию подрастающей дочки.

Беда пришла совсем не оттуда, откуда ждал ее Абдуррахман. Родами умерла Гезал, погиб и новорожденный ребенок. Осиротела маленькая Роя, потерял верную подругу Абдуррахман. Его и так замкнутая жизнь стала совсем невыносимой. Зато события вокруг нарастали с бешеной быстротой.

Известность Абдуррахмана как хорошего врача-стоматолога принесла ему множество пациентов. И вот где-то на исходе тридцать пятого года он начал замечать, что потихоньку стали исчезать многие из тех, кого он лечил. Будто какое-то сказочное чудовище поселилось где-то рядом и с жестоким упорством еженощно уносило намеченные жертвы в свое логово. И оттуда не возвращался никто... Зашелестели по Нахчивану и окрестностям незнакомые ранее словечки: панисламист, пантюркист... Читаешь книги по-арабски - панисламист, употребил в речи исконно азербайджанское выражение - пантюркист, а, не дай бог, переписываешься с зарубежными родственниками - агент мирового империализма.

Возвращаясь с работы по вечерам, Абдуррахман отмечал, как постепенно пустели улицы города. Совсем не видно молодежи, не слышно беспечного женского смеха, в чайханных не собираются обсудить новости старики. Около базара, где всегда были гомон и суета, - та же пугающая пустота. Он приходил к себе в комнату, захлопывал дверь и чувствовал себя одиноким, лишенным света и тепла. А привычный мир за окном крошился, рушился, словно камень, подтачиваемый неумолимой водой.

Ночью Нахчиван пустел окончательно. Только сновали по улицам хищной тенью крытые машины, слышались стуки в ворота и окна, шорохи голосов, чей-то сдавленный плач, глухие вскрики, короткий взвой собак. И вновь тишина могильной плитой наваливалась на город.

- Вчера у нас в махалля троих забрали... А у нас за неделю десятерых... Все отцы семейства, уважаемые люди... О, Аллах... - поначалу улавливал шепот Абдуррахман, проходя к своему кабинету мимо очереди пациентов, но вот и очередь значительно поредела, и те, кто ожидали приема, сидели теперь молча, с каменными лицами, как будто даже боялись посмотреть друг на друга.

Страх... Абдуррахман кожей чуял, как он носится в воздухе. Подобное же испытывали они, узники Баиловской тюрьмы, когда по ночам, замирая, ловили шаги тюремщиков в коридоре, лязг замков, следили за лучом фонаря: в кого упрется он в камере - того в расход...