Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь

И вот что важно - Солженицын, этот энциклопедист преступлений сталинизма, далее пишет о таком же переселении финнов из окрестностей Ленинграда в 1940 году, немцев Поволжья в июле 1941 года, крымских татар в апреле 1944 года, в 1948, 49-м и 51-м годах - литовцев, латышей и эстонцев; упоминает турок-месхетинцев, чеченцев, балкарцев, ингушей и калмыков, но ни слова о трагедии Азербайджана, пережившего несколько потоков массовой депортации людей за пределы родной земли. Вот уж истинно - никто в мире об этом не "пикнул" и "ни один язык не пролепетал"...

Почему же выселяли в Казахстан, Узбекистан, Туркмению сотни тысяч азербайджанцев? Ведь как бы ни была жестока, бесчеловечна сталинская власть, ей не откажешь в логике: убирали население по национальному признаку от границ, где начинались войны с подобным противником (финнов, корейцев). Высылали немцев - предполагаемую "пятую колонну" Гитлера, депортировали тех, кто хотел руками фашистов добиться собственного освобождения от сталинизма. А на границах, где расположен Азербайджан - с Турцией и Ираном, - не было военных действий, не существовало в республике и профашистского подполья. Для чего (или, может быть, для кого?) "освобождались" от исконно жившего здесь населения, например, нахчиванские земли? Ответ - в поименном списке высоких чинов НКВД - палачей нашего народа, чьи фамилии я отчасти уже приводил: Заркарян, Петросян, Петросов, Акопян, Закиян, Парсегов, Исаэлян, Ишханян... А сколько таких парсеговых и акопянов сидело на низовых должностях! Я хочу, чтобы меня поняли правильно, и повторю вслед за нашим замечательным ученым и кристально чистым человеком Муртузом Садыхлы, сполна изведавшим еще мальчиком ужасы ссылки: дело ведь не в том, чтобы коллекционировать жертвы и разжигать ненависть к палачам. Надо обязательно понять суть происходящего, тайные закономерности истории. Знать их, чтобы жить и не повторять пройденного, которое лишь на ленивый или предвзятый глаз не поддается объяснению.

Сократив голодом и расстрелами в 1920-1930 годах на 50% местный тюркский этнос - из шести миллионов казахов к концу 30-х годов осталось три миллиона, - власти согнали сюда не только десятки тысяч "врагов народа", но и миллионы представителей "репрессированных народов", а также всякий сброд: сотни тысяч уголовников, аферистов, люмпенов, которые обживали просторы Азии по выработанным ими принципам - разбоями, грабежом, бандитизмом. И это тоже входило в общий замысел: таким образом предполагали "умиротворять" возможные ростки сопротивления режиму среди спецпереселенцев, сокращать их численность. Бандит чувствовал себя в Казахстане вольготно, и отношение к нему властей было снисходительным.

Казахстан по существу был превращен в один большой лагерь, где карательные органы "опекали" только "врагов народа".

Надвигался 1937 год... А жизнь Абдуррахмана, его братьев, родных и близких им людей шла по привычному кругу. И даже в дурных снах не могли они увидать, что их ожидало. И не в далеком будущем... Беда буквально стояла на пороге. Их участь была предрешена.

А они предполагали жить, и жить счастливо...Кербелаи Аббас, наведя кое-какие справки, по праву старшего в семье и не в силах больше глядеть на мрачного одинокого Абдуррахмана, с головой ушедшего в работу, как-то осторожно намекнул, что дочь известного и уважаемого человека - Миргасыма, чьи корни восходят к ученому мешади Панаху из Табриза, - тоже одинока... Абдуррахман поначалу не придал значения словам брата, а потом задумался... И вскоре постарался сделать так, чтобы ненароком увидать эту женщину. Он потом и не помнил всех подробностей той встречи (да было это, наверное, и не один раз), но навсегда запомнил ту, кто стала верной ему подругой до конца дней, - Фатму Бегим - на фоне быстрой воды Алинджачай, вдоль которой она неторопливо шла, вся светящаяся от яркого солнца, пробивавшегося сквозь листву. Она смущенно ответила на приветствие Абдуррахмана и опустила голову, слегка склонив ее набок, лишь с любопытством сверкнули звездами темные глубокие глаза. Вроде бы ничего и не произошло, но какой-то дух беспокойства поселился в сердце Абдуррахмана. Словно он нырнул под гребень волны и вынырнул другим человеком, пройдя сквозь невиданное бушевание крови. Неосознанно привыкший к ритму своей жизни, он вдруг окунулся в новые воды, иные волны вырвали его из автоматизма привычек, готовые, показалось, омыть счастьем женской близости его опутанное призраками прошлого одиночество. Все было вокруг как будто то же самое, но означало теперь совершенно иное. Все рождалось заново и было бессмертно. Мгновения, которые еще вчера заполнялись тоской и тревогой, теперь оказались полны беззаботной радости. Постоянное напряжение, невысказанность желали распрямиться. Все, что было и есть в мире, похоже, разлетелось вдребезги, теперь ему требовалось все назвать по-другому... И эти искрящиеся звездные глаза, и эти яркие свежие губы...

Многие полагают, будто любовь состоит в том, чтобы выбрать женщину и жениться на ней. Но разве можно выбирать в любви, разве любовь - это не молния, которая вдруг поражает тебя, пригвождает к земле в самых неожиданных, а порой, прозаических местах? Не выбирают же ливень, который внезапно обрушивается на голову идущего по дороге и промачивает его до нитки.

Мед и молоко под языком твоим, вечная моя Жена...

Женитьба озарила монотонное существование Абдуррахмана теплым светом внимания и заботы. Случилось по старой азербайджанской поговорке: "Купили бекмез*, оказался медом"... Робкая от природы, Фатма Бегим буквально расцвела в доме мужа и с первых же дней навела в нем отменный уют и порядок.

______________ * Бекмез - вываренный сок винограда, туты и других фруктов (азерб.)

Счастье, однако, быстротечно. Как бы ни были сладостны дни радости и покоя, они, увы, проходят. Тучи сгущались, аресты и обыски вспыхнули с новой силой. Сотни людей бесследно исчезали в подвалах местных отделений внутренних дел. Жившего теперь постоянно в Нахчиване Абдуррахмана гроза пока обходила стороной. Но он уже не питал никаких иллюзий насчет развязки своей судьбы.

Весна 1937 года выдалась ранней, снег сошел быстро, и тут же закурчавились, зазеленели поля и луга, буйно зацвели сады. Долина Аракса, где расположен Нахчиван, походила на огромную расписную чашу, наполненную благоуханием цветов и трав, свежестью туманов, блеском солнца и плеском коротких весенних дождей. Над вершинами коричневато-сиреневых гор сияли радуги - верный знак будущего богатого урожая. Но и вся эта красота не могла растопить стужу, от которой оцепенели людские сердца: не было практически ни одной семьи, где не арестовали бы мужа, сына, сестру, брата... Лишь наступал вечер - каждый с опаской поглядывал на дверь собственного дома. Вздрагивал на любой стук, прислушивался к звуку каждой проезжающей мимо машины.