Мирза Ибрагимов - Слияние вод

- Ты не озябнешь, душа моя, вечер-то прохладный? "Неужели этот коротышка ей нравится?" - подумал Гараш, с мучительным недоумением глядя на Назназ, которая положила голову на плечо гостя.

Когда принесли нарды, Калантар скомандовал:

- Начинай, тракторист!

- Да я не умею, - ответил Гараш.

- Врет, врет! - взвизгнула Назназ. - А сколько раз у меня выигрывал "марсом"?

Калантар не стал настаивать, отмахнулся от Гараша, как от липнувшей к лицу мошки.

- Тогда вылезай из-за стола, была бы честь предложена. Ярмамед, на коня!..

- Осмелюсь ли помериться с вами, лелеш? - взмолился Ярмамед, но тотчас же подсел, взяв кости.

Назназ смеялась, подзадоривала обоих игроков, а Калантар играл с молниеносной быстротой и восхищался каждым своим ходом. Гараш видел, что председатель исполкома играл глупо, необдуманно, однако Ярмамед, славившийся на всю округу мастерством, в два счета получил "марс".

Калантар догадался, что ему подыграли, но не подал виду. Он привык всегда оставаться победителем, всю жизнь снимал сливки с молока. На пост председателя его выдвинули также случайно: кто-то порекомендовал, а кто-то поленился даже побеседовать с ним, приглядеться... При обсуждении серьезных хозяйственных вопросов он не высказывал своего мнения, а ограничивался неопределенными восклицаниями: "Ага! Разумеется! Какие могут быть сомнения?" На всех заседаниях он голосовал "за", а если оставался в меньшинстве, тотчас кричал во весь голос, что его ввели в заблуждение. Калантара даже был аттестат об окончании педагогического института, но грамотно писать ни по-азербайджански, ни по-русски он не умел и не подписывал ни одной бумаги, раньше чем ее не визировал его заместитель.

Насладившись смущением поверженного в прах Ярмамеда и льстивыми похвалами Назназ, Калантар захотел сразиться с Салманом, который куда-то исчез. Гараш уже не раз замечал за ним эту привычку: когда появляются гости, взваливать все хлопоты на сестру, а самому хорониться в темном углу.

Наконец нашли Салмана, он стал играть и, конечно, через несколько минут признал себя побежденным, с досадой швырнул кости, даже выругался.

- Теперь сыграем с тобой, красотка?

Назназ не чинилась, потянулась к "зарам", но тут Гараш не вытерпел, вышел из темноты.

- Ага, тракторист набрался мужества! - засмеялся Калантар. - Внимание, внимание, бросаем... У меня пять.

- Скажи-ка, товарищ, какое у тебя дело к механизаторам, и я пойду! произнес дрожащим от злости голосом Гараш.

- Подумать только, он даже шуток не понимает! - воскликнула Назназ.

- Что с тобою, парень, успокойся! - Салман вскочил, словно его пружиной подбросило, попытался обнять Гараша.

Зато Калантар обиделся.

- Чего он петушится? Не хочешь - не играй, уходи на свою завалинку. Не очень-то кичись. Одним постановлением могу сбросить твоего папашу с председательского места. Преемники найдутся.

В бешенстве, не сознавая, что он делает, Гараш схватил "зары" и швырнул их в самодовольное лицо Калан-тара.

- Дикарь! - взвизгнула Назназ, а Калантар от неожиданности пошатнулся, ухватил ее за локоть и потянул на себя. Падая в его объятия, хозяйка продолжала пронзительно кричать: - Хам! Деревенщина!

Но Гараш уже ничего не слышал. Человек, одежда которого объята пламенем, убегает сам от себя... И Гараш в эту минуту убегал в темную, глухую степь, чтобы спастись от самого себя, от угрызений совести, от стыда.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

Заросший густой травой арык зеленой каймой обрамлял хлопковые поля. Вода журчала, напоминая людям, что арык жив. Ширзад, остановившись на берегу, с наслаждением прислушивался к говорку ручья.

Кусты хлопчатника поднялись уже на две пяди, обросли листвой. Вдалеке работал трактор, позади него шли женщины в пестрых платках и подрубали кетменями уцелевшие сорняки. У арыка девушка в соломенной шляпе с зеленой лентой смешивала минеральные удобрения с навозом и бросала эту смесь в воду, текущую на поля.

Это была Першан.

- Не знать бы тебе усталости, - пожелал Ширзад, подходя к ней.

Першан даже не оглянулась: то ли постеснялась, что голые руки до локтей замазаны навозом, то ли увлеклась работой.

- Что ты сказал?

- Сказал: "Будь счастлива".

- Умнее ничего не смог придумать?... - пробормотала девушка.

Перепрыгнув через арык, парень поднял лежавшую на земле лопату и начал швырять навоз в воду. Тут упрямая Першан не выдержала, глаза ее сверкнули: вырвав у Ширзада лопату, она с силой бросила ее.

- Товарищ бригадир, занимайся-ка своим делом. Мне что-то не хочется делить с тобой трудодни.

- Я только хочу тебя научить, как мельчить навоз.

- Давным-давно научилась. Не беспокойся. А если делать нечего, бери кетмень да помогай женщинам, у них, наверно, поясница разламывается от усталости, - сердито отрезала девушка.

Ширзад прищурился и увидел там, где кривыми рядками торчали реденькие чахлые кустики хлопчатника, Гызетар, яростно взмахивующую кетменем.

- Пожалела подругу? У нее муж механизатор, пусть и старается избавить жену от кетменя.

- А твое дело сторона? - Першан презрительно рассмеялась. - Чего торчишь, как тополь? Есть свободное время - так спой песенку или почитай стихи, - все веселее на душе станет.

Она непрерывно подмешивала навоз в воду, текущую из арыка на низко лежавшее поле, но эта однообразная работа нисколько не успокаивала ее. Ширзад расположился в сторонке, на берегу арыка, и, любуясь девушкой, думал, что в груди Першан бьется доброе материнское сердце, а характер отцовский - упрямый, твердый, непреклонный. Если такая полюбит, так на всю жизнь. Навсегда останется верной - и в разлуке и в бедах...

- Что это ты по веселью истосковалась? Плохо живется, что ли? спросил он мягким дружеским тоном.

Першан фыркнула, спустилась к арыку, вымыла руки и сказала тоскливым голосом:

- Гараш нас опозорил, вот горе. Мать ночи напролет глаз не смыкает. Не поверишь, она Майю полюбила сильнее, чем меня. - И неожиданно резко закончила: - Вот и доверяйся этим мужчинам!

- Не все же одинаковые...

- Мой Гараш лучше всех, честнее, благороднее, - крикнула Першан. - А если и он так обошелся с женой, чего же с других-то спрашивать?

Ширзад понял, что защищать сейчас честь мужского пола и невыгодно и бесполезно. Он мог бы сказать, что любит Першан, что дышать на нее боится, что она всегда для него останется самой красивой, самой желанной, но промолчал, поднялся, поглядел на степь. Трактор уже остановился; женщины, положив, словно винтовки, кетмени на плечи, потянулись гуськом к полевому стану.

- Убирайся с глаз моих куда хочешь, а мне пора завтракать, - сказала Першан, поправила выбившиеся из-под косынки кудри, стряхнула пыль с платья и пошла, но за арыком неожиданно остановилась и, не глядя на Ширзада, позвала: - Пойдем. Хватит голодным по солнцепеку мотаться, накормим, чем бог послал...