Виктор Кин - По ту сторону

- Знаю, знаю, - оборвал его Безайс, садясь в сани. - Душа переворачивается, и в глазах бегают такие муравчики. Слышали.

Легко, почти без усилия, Матвеев взял Жуканова за борт пальто, оттолкнул в сторону и отобрал вожжи. Сани тронулись. Жуканов был ошеломлен и смотрел на Матвеева, соображая, что произошло.

- Да это разбой, - сказал он вдруг. - Дай сюда вожжи. Слышишь, дай!

Он схватил вожжи и рванул к себе с истерическим всхлипыванием. Лошади метнулись в сторону, топчась на месте. Матвеев оторвал его руки от вожжей, а Безайс придавил его в угол саней и держал изо всех сил. Длинные уши его шапки волочились за санями и взметали снег.

- Пустите, - сказал Жуканов, тяжело дыша.

Безайс отпустил его.

- Поймите, будьте любезны, - сказал скупщик довольно спокойно, - мое положение. Вы партийные. Поймают меня с вами, что мне сделают? Убьют ведь! Вы сами собой, а я за что должен страдать? За какую идею?

- Отдайте лошадей нам, а сами вернитесь в деревню.

- Отдай жену дяде. Они не мои, лошади.

- Поправьте шапку. Упадет.

Машинальным движением он подобрал волочившиеся уши, отряхнул их от снега и обернул вокруг шеи. Он потер переносицу, поднял голову, и вдруг глаза его вспыхнули.

- Не поеду я! - вскричал он таким неожиданно громким голосом, что все вздрогнули. - Не поеду, - ну! Чего хотите делайте, мне все равно. Где у вас такие права, человека силком везти? Убивайте меня - все равно не поеду! Голос Жуканова сорвался почти на крике. - Ну - убивайте! - повторил он, нагибаясь вперед и тяжело дыша. - Забирайте лошадей, шкурки. Сымите с меня пальто. Может быть, вам и сапоги мои нужны? Берите и сапоги! Грабьте кругом, начисто!

- Не кричите так, - нервно сказала Варя. - Могут услышать.

- Пускай слышат, - ответил он. - Какое мне дело?

И вдруг, топорща усы и покраснев от натуги, он пронзительно крикнул:

- Грабют!

- Это черт знает что, - растерянно произнес Безайс. - Вы, Жуканов, и-ди-от, дурак. Проклятый старый дурак.

- Вы сами дурак, - сварливо ответил Жуканов.

Они глядели друг на друга выжидательно и враждебно. Матвеев медленно расстегнул куртку и сунул руку в карман.

- Если вы еще раз крикнете, я вас убью, - сказал он. - А потом возьму за ноги и оттащу в сторону.

Этого Жуканов не ждал.

- А вы знаете, - сказал он вызывающе, - что вам за такие слова может быть?

- Я сильнее вас, и нас двое. Если вы не поедете, то потеряете лошадей, мы их все равно заберем. А если поедете - и лошади у вас останутся, да мы еще приплатим. Решайте скорей, времени нет.

Он мог бы свернуть ему голову одной рукой - лысеющую, с висящими усами голову. Но он предпочел не делать этого. Жуканов вынул платок и громко высморкался.

- Хорошо, - сказал он с достоинством. - Я уступаю физической силе. Но я буду жаловаться.

Он нашел в этом какое-то удовлетворение.

- Я буду жаловаться, - повторил он.

Матвеев беспечно улыбнулся. Он достал нож и отодрал снаружи обшивку саней. Потом он вынул документы и деньги, пересчитал их, сунул за обшивку и снова прибил рогожу гвоздями.

- Едемте, - сказал он. - Изо всех сил!

ТЫСЯЧА РУБЛЕЙ

Матвеев старался придумать какой-нибудь план. Надо было что-то делать. Но он ничего не мог из себя выдавить, кроме того, что в минуту опасности надо сохранять благоразумие и не волноваться. Он вертел эту мысль и осматривал ее со всех сторон, пока не заметил, что шевелит губами и что Безайс вопросительно смотрит на него.

- О чем ты? - спросил Безайс.

- Так. Думаю о нашем собачьем счастье.

- Что же ты придумал?

Этот вопрос поставил Матвеева в тупик. Он был старший, и это обязывало его к точному ответу.

- Прежде всего, - сказал он, - не надо волноваться. Это, по-моему, самое важное.

Безайс внезапно обиделся.

- А кто волнуется? - с горячностью спросил он. - Может быть, это я волнуюсь?

- Разве я это сказал?

- Так зачем ты говоришь? Поддерживаешь светский разговор?

- Ну, ну, оставь, пожалуйста. Придрался к словам.

Безайс передернул плечами.

- Мне это не нравится.

- Ну, хорошо, я про себя говорил. Это я волнуюсь. Теперь ты доволен?

- Вполне, - ответил Безайс.

Самое плохое было не то, что их могли поймать и убить. Гораздо хуже было ждать этого. Большим циркулем был очерчен круг, за которым начиналась жизнь, где люди лежали в окопах, отступали и наступали. Матвеев в детстве знал эту игру: один садился на пол, закрыв глаза, а остальные слегка ударяли его по лбу. Ударяли не сразу, а через несколько минут, - и никто не мог выдержать долго: было невыносимо сидеть с закрытыми глазами и ждать удара. И Матвеев почувствовал себя легче, когда наконец они снова встретили белых.

Был уже полдень; каждую минуту они ждали, что из-за поворота дороги покажется рота солдат в папахах с белыми лентами. На Безайса нахлынула нервная болтливость, и он рассказывал какие-то истории о небывалых и вздорных вещах. Варя казалась спокойной, и Матвеев снова подумал, что у нее нет воображения: "недалекие люди редко волнуются". Почему он считал ее недалекой и ограниченной - этого он и сам не знал. Но потом ожидание опасности утомило его, и он впал в какое-то безразличие. Когда издали показалась запряженная парой коней военная двуколка, он принял это как факт, без всяких размышлений.

- Белые, - сказал Безайс.

- Ага, - ответил он.

Это была походная кухня грязно-зеленого цвета. Над ней тряслась и вздрагивала прокопченная, расхлябанная труба, высокие колеса по самую ступицу были покрыты старой осенней грязью. Кухня катилась с грохотом, внутри бака, звеня, перекатывался какой-то железный предмет. На передке раскачивался солдат в папахе, и штык за плечами чертил круги при каждом толчке. Он махнул рукой, и Жуканов остановил лошадей.

- Далеко до Жирховки? - спросил солдат.

- Рукой подать, - отозвался Жуканов. - Так все прямиком, прямиком, а потом как доедете до камней, тут дорога пойдет вправо и влево. Которая вправо идет дорога, это и есть на Жирховку.

- Сколько верст отсюда?

- Думаю, будет не больше пяти.

Солдат потер ладонью замерзшие щеки.

- А может быть, - сказал он, - тут меньше осталось? Может быть, версты три?

- Может быть, и три, - согласился Жуканов. - Кто ж ее знает - дорога немеряная. Да, пожалуй, что три версты. Конечно, три.

Матвеев ждал, что солдат поедет дальше, но он слез с козел и помахал руками, чтобы согреться.

- Слушай-ка, дядя, - сказал он, - хлеб у тебя есть?

- Есть.

- Дай-ка закусить.

- Да господи! - воскликнул Жуканов. - Пожалуйста, об чем разговор! Сам был на действительной, три года в саперном батальоне откачал. Кушайте, будьте здоровы, разве жаль для солдата хлеба? - продолжал он, открывая корзину и доставая завернутый в газету хлеб. - Может быть, ветчины хотите? Возьмите уж и ветчины.

- Давай и ветчину, - сказал солдат, беря продукты. - Может быть, и закурить найдется?