Виктор Кин - По ту сторону

И он перевел разговор на другую тему:

- У вас, в Хабаровске, тоже такой мороз, как здесь?

- Нет, у нас теплей. Но у нас ветер и туманы. Осенью бывает плохо: туман такой густой, что ничего не видно. Здесь я мерзну ужасно, у меня сейчас пальцы, как лед.

- Я их согрею, - сказал Матвеев решительно.

Он взял ее руки, прижал к губам и стал согревать их дыханием. Она не отнимала их у него. Тогда он быстро нагнулся и поцеловал ее в холодные губы.

Она слабо вскрикнула.

- Можешь меня ударить, - сказал он, тяжело дыша. - Я не буду отвертываться...

- Не знаю, как это получилось, - говорил он Безайсу, - точно меня кто-то толкнул.

Она молчала, ожидая, что он опять поцелует ее. Но у него не хватало духа. Он переступил с ноги на ногу.

- Ты думаешь, что это очень хорошо? - спросила она.

- Это не плохо, - ответил он, робко ежась, - совсем не плохо. Мне еще хочется.

Она не испугалась и не рассердилась, в ее глазах дрожали любопытство и смех.

- Ты будешь говорить, что ты меня любишь?

- Да, - ответил он. - Я тебя очень люблю - больше всего. Ты мне важнее всего на свете...

Но он всегда был немного педантом.

- Кроме партии, - добавил он добросовестно.

Она засмеялась.

- Я не верю этому. Так никогда не бывает. Нельзя влюбляться с первого взгляда, а если можно, то этого надо избегать. Самое важное в жизни - это сначала работа, потом еда, потом отдых и, наконец, любовь. Без первых трех вещей жить нельзя, а без твоих поцелуев я могла бы обойтись.

- А я не мог бы.

- Но ведь до прошлого вечера ты даже не видел меня. Как же ты обходился?

- Ну, что ж из этого? Если б я увидел тебя позавчера, я тогда и влюбился бы.

- Правда?

- Честное слово.

Дверь открылась. Вышла группа девушек, смеясь и переговариваясь. Они спустились с крыльца и пошли, оглядываясь на Матвеева.

- Слушай, - сказал он, нагнувшись вперед, - я скажу все сразу. Давай покончим с этим. Через неделю я еду в Хабаровск, а оттуда на юг, в Приморье. Едем вместе.

Она смотрела на него, и звездный свет отражался в ее глазах.

- Милая, поедем. Я не буду тебя обманывать, - конечно, я уеду и без тебя. Но я буду очень счастлив, если ты согласишься. Может быть, это не самое важное, но для меня это очень важно.

Он схватил ее за плечи и встряхнул так, что голова ее откинулась назад. Она молчала. Тогда он прижал ее к себе и несколько раз, не разбирая, поцеловал в лицо и в пушистую беличью шапку.

- Но ты совсем не знаешь меня, - прошептала она.

Он добрался до ее шеи, и теплая кожа мягко поддавалась его губам.

- Чепуха, - сказал он взволнованно. - Мы еще увидим хорошее время. Это почему пуговица тут?

- Ты знаешь - я не девушка, - сказала она еще тише.

- Мне это все равно, - ответил он.

Но, рассказывая Безайсу, он пропустил все это. Он не придавал большого значения таким вещам, но думал, что лучше не болтать о них.

Потом они ходили всю ночь по морозным, звонким улицам и целовались. Он ощущал, как бьется ее сердце у него под рукой, и чувствовал себя способным на отчаянные вещи. Он был так полон счастья, что сначала отвечал ей невпопад. А она говорила о их будущей жизни, о любви, о работе. Он кивал головой и соглашался со всем.

Ждать Матвеева она не могла. У нее был уже взят билет, и знакомый комиссар обещал довезти ее до самого Хабаровска.

- Это необходимо, - сказала она, когда Матвеев начал просить ее ехать вместе, и он замолчал, почувствовав, что лучше не спорить. Было решено, что Матвеев встретит ее в Хабаровске, и оттуда они поедут дальше, в Приморье.

- Институт подождет, - сказала она смеясь.

Потом они заговорили о Москве, о том, как хорошо будет приехать туда, когда кончатся фронты, чтобы вместе учиться, ходить в театры и готовить обед на примусе.

- Если б можно было, - сказала она, - я бы хотела жить на разных квартирах. Так мы никогда не надоели бы друг другу. Я приходила бы к тебе, ты ко мне. Правда?

- По-моему, это было бы отлично, - ответил он, искренне стараясь поверить в это.

Было плохо только одно, но тут был виноват он сам. У него никак не выходили нежные слова, - он не умел их выговаривать. Он называл ее дорогой и милой, но это были суконные, пресные слова, которыми можно назвать даже кошку. Несколько раз он порывался сказать какое-нибудь глупое слово - ну, пусть даже "сердечко" или "солнышко", но ничего не выходило. Он боялся, что это будет смешно.

Было темно, и потухали фонари, когда они снова остановились у ее дверей.

- Ну, прощай, - сказала она, отворяя дверь. - Очень поздно, скоро рассвет. Ты не забудешь адреса в Хабаровске? Приходи завтра вечером еще, - я буду ждать.

- До свидания, дорогая. Но ты забыла сказать мне об одной мелочи.

- О чем?

- Ты не помнишь?

- Нет, я даже не знаю.

- Что ты меня любишь. Ты так и не сказала мне этого.

Она прижалась к нему.

- Очень люблю. Ты доволен?

- Да. Ну, покойной ночи, моя...

Он запнулся.

- Моя дорогая, - сказал он, сердясь на себя.

БЕЗАЙС И РОМАНТИКА

Амурская дорога построена сравнительно недавно. Раньше, когда дороги не было, от Читы до Хабаровска зимой ездили на лошадях, летом по Амуру ходили старые, с высокой трубой и кормовым колесом пароходы, вспугивая в прибрежных камышах бесчисленные стаи уток. В тайге бурно цвел терпкий лесной виноград, дикие пчелы гудели над дуплистыми деревьями и по прелой хвое мягко ходили громадные седые лоси. Осенью по Амуру густой стеной шла кета метать икру, и река кишела громадными рыбами. По берегу старатели воровски промывали золото, в реках ловили жемчуг. Здесь были свободные, немеряные места, и земля лежала нетронутой на тысячи верст.

Дорога пошла напролом, через болота и сопки. Работали полуголые китайцы, бритые каторжники. Топоры врубались в густую чащу деревьев, и тучи комаров звенели над кострами. На девственную землю клали шпалы, в стволы деревьев ввинчивали фарфоровые стаканчики телеграфа. Потом приехал губернатор и перерезал ножницами протянутые через полотно трехцветные ленты. Дорога была открыта.

А потом ее рвали белые, рвали красные.

Из сырых таежных недр выходили солдаты в полушубках неизвестных полков, резали провода, развинчивали рельсы, вбивали костыли и снова исчезали в тайге. Гнили и выкрашивались шпалы. На забытых полустанках из пола росла рыжая трава, и ветер трепал на стенах расписания поездов. В тупиках ржавели паровозы с продавленными боками.

- Я знаю многих, - говорил Безайс, - которые будут завидовать нам от всего сердца. Сейчас у нас что-то вроде каникул. Там, в России, фронты кончились, и люди взялись за другие дела. Я видел своими глазами, как на вокзалах ставили плевательницы и брали штраф, если ты бросаешь окурок на пол. Это веселое, бестолковое время, когда утром работали, а вечером шли к мосту на перестрелку с бандитами, там кончилось. А мы взяли и опять уехали в девятнадцатый год. Опять - фронт, белые и все это.