Якуб Колас - На росстанях

"Какой совершенный художник даль!" - подумал Лобанович. Он несколько раз приходил сюда, становился на то самое место, с которого был виден "замок", и иллюзия всякий раз повторялась.

XIII

Собралась и открылась первая Государственная дума. Произошло это в конце апреля 1906 года. Лобанович жадно набросился на газеты, в которых сообщалось об открытии думы. Интересно, что она скажет, как начнет свою работу и чего можно от нее ожидать?

Преобладающее большинство членов думы составляли кадеты. Они прямо-таки упивались своим триумфом и воображали себя чуть ли не спасителями России. Председателем думы был избран кадет, профессор Муромцев. Первые его слова, адресованные царским чиновникам, присутствовавшим на открытии думы, много дней с гордостью повторялись кадетскими газетами: вот, видите, как говорят народные избранники с представителями царского самодержавия! А Муромцев всего только и сделал, что на первом заседании думы приказал удалить из зала полицию. Он сказал: "Власть исполнительная пусть подчиняется власти законодательной!"

Большевистский бойкот выборов сделал свое дело. Население с каждым днем все больше убеждалось, что эта дума является новым сговором буржуазии и самодержавия. Большевики говорили прямо: долой старую власть, только при этом условии можно добиться свободы.

Кадеты явно тянули за царя, но, несмотря на это, отношения между самодержавием и думой ухудшались. Правительство попало в неловкое положение: ему приходилось применять репрессии по отношению к той самой думе, которую оно само созвало. Это явилось наглядной агитацией против самодержавия.

"Подразнить бы писаря", - подумал Лобанович. Но не пришлось - писарь эти дни пил запоем, а по ночам бушевал. Тяжелые времена переживала его жена. У Василькевича было три помощника: пожилой Хрипач, еще более горький пьяница, чем сам писарь, и двое молодых - Иваш и Лисицкий. Писарю казалось, что его жена тайно встречается с красивым Ивашом. Однажды поздно вечером учитель услыхал шум и крик в волости. Он вышел на крыльцо. В квартире писаря и в волостном правлении было темно, но грохот, крик и шум не прекращались. Дикий, пронзительный голос, полный отчаяния, выкрикивал:

- Открой! Отопри! - И вслед за этим кто-то глухо, как в бубен, барабанил в дверь.

На улице никого не было. "Что бы это значило?" - встревожился Лобанович. Он сбежал со своего крыльца, пересек улицу и очутился на крыльце волости.

- Открой, гадина! - выкрикивал все тот же голос.

- Что там у вас? Кто кричит? - спросил Лобанович и начал трясти дверь.

На мгновение все стихло, и сразу же послышался плаксивый голос смертельно обиженного человека:

- Это я, Василькевич... Заходи, братец, свидетелем будешь.

Дверь открылась. На пороге стоял писарь в одном белье. Небольшая, двухкопеечная церковная свечка тускло освещала прихожую.

- Что тут происходит? - недоуменно спросил Лобанович.

Писарь взял учителя за руку и подвел к двери комнаты.

- Вот здесь! - сказал он тихо и вдруг снова забарабанил в дверь и заревел: - Выходи, стерва!

- Василий Миронович, в своем ли вы уме? Что с вами?

- Браток, с Ивашом заперлась! - завопил писарь. - Посторожи, братец, их, чтоб не убежали, а я пойду за топором - буду дверь ломать!

Писарь сделал движение, чтобы идти за топором, но закачался, потерял равновесие и упал. Спустя мгновение он забыл, что собирался делать и куда идти: он был совсем пьян. Лобанович помог ему встать. Он был не рад, что ввязался в эту семейную историю.

- Напился ты, извини, как свинья, - грубо сказал Лобанович, поднимая писаря. - Спать иди! - добавил он, сжимая Василькевичу плечи.

Писарь заплакал.

- И ты за них! - с укором сказал он Лобановичу.

За запертой дверью послышался голос Анны Григорьевны.

"Неужто писарь не выдумывает?" - мелькнуло в голове у Лобановича. И в тот же миг неподдельной болью хлестнули слова:

- Боже мой, боже! За что мне такое наказание? Лучше бы я маленькой умерла, чем жить с таким иродом, с таким пьяницей! Боженька милый, чем я тебя прогневила? Пошли ты мне смерть или его убей молнией, громом-перуном. За что он терзает меня?

Писарь хотя и был пьян, но и до него дошли проклятия жены. А писариха, услыхав, что она не одна в доме, немного осмелела и начала жаловаться и проклинать мужа. Лобанович убедился, что никакого Иваша нет и не было с ней. Он легонько постучал в дверь.

- Анна Григорьевна, отоприте дверь и выходите. Не век же вам сидеть там.

- Да он же будет бить меня и мучить, тиран этот.

- Не бойтесь, он вам ничего не сделает.

Писарь не отходил от порога, стоял и слушал. Лобанович встал между ним и дверью и еще раз сказал:

- Выходите!

Ключ в замке заскрежетал раз и другой. Дверь открылась. Анна Григорьевна не сразу вышла из своей засады, и имела для этого основание: писарь подкрался, принял такую позу, чтобы удобней было броситься на жену. Он пригнулся, как кот, готовый прыгнуть на мышь. Лобанович схватил Василькевича за руки и вывернул их ему за спину.

- Не смей, а то выброшу на улицу! - пригрозил он писарю.

Писариха шмыгнула во мрак коридора и исчезла.

- Ну, писарь, пойдем искать Иваша!

Лобанович потащил писаря в комнату, где выдержала осаду Анна Григорьевна. Никаких следов пребывания Иваша там не было. Иваш в этот день ездил по волости со старшиной собирать недоимки.

XIV

Весна входила в полную силу. Каким красивым было в тот день раннее утро, до восхода и на восходе солнца! Ясное, лазурное небо все выше поднималось над обновленной землей. В чистом, свежем утреннем воздухе, словно невидимые струны, звенели песни жаворонков, далеко разносились щебет суетливых воробьев, гоготанье гусей и горластое "ку-ка-ре-ку" верханских петухов.

Сладко спал под утро утомленный хмелем писарь Василькевич. После происшествия перед запертой дверью писарь немного опомнился, он понял нелепость своего поведения и свою вину перед женой. Несколько дней он даже не пил. Жена с его согласия поехала к своим родителям, проживавшим на далеком, глухом хуторе. Писарь в скором времени заскучал в одиночестве и начал снова прикладываться к бутылке, запершись в своей заветной комнате. Он то сидел неподвижно, то ходил из угла в угол и время от времени опрокидывал чарку за чаркой. Далеко за полночь он ложился в постель, а засыпал только под утро, когда люди покидали уже свои постели и деревня понемногу начинала пробуждаться. Среди разнообразных звуков, наполнявших тихий утренний воздух, особенно выделялось щелканье кнута Лукаша Левченки.

Лукаш Левченко, дворянин по происхождению, забрел сюда с Украины и обосновался в Верхани в качестве общественного пастуха. Постоянного местожительства у него не было. Каждый день переходил он из хаты в хату. Где он ночевал, там его кормили, а наутро, когда он выходил собирать стадо - по одной, по две коровы со двора, - ему давали в торбу провизию. Каждая крестьянка старалась не отстать от других женщин, чтобы не осудил ее Лукаш за скупость. Вечером, пригнав стадо, пастух направлялся в другую хату. Месяца за полтора Лукаш обходил таким образом все село. Тогда он начинал новый круг своего бродяжничества из хаты в хату. В помощь ему село давало двух подпасков.