Якуб Колас - На росстанях

- Я основываюсь на циркуляре дирекции народных училищ, в котором сказано, что раз имеется постановление волостного схода давать ссыпку, то ваша деревня не имеет права ее отнять. Вот почему я и приехал забрать эту ссыпку.

- Но вы ее не получите.

- Получу!

- Нет, не получите!

Несколько минут хозяин и гость молча смотрели друг на друга. В желтоватых глазах Соханюка блуждала невинная улыбка.

- Знаете что, - проговорил Лобанович. - Мне не жалко этой ссыпки, бог с нею. Но если уж на то пошло, могу вас не только заверить, но и перезаверить, что вы отсюда не возьмете ни одного зернышка.

- Ну, увидим! - сказал Соханюк.

- Ничего вы не увидите!

В самый разгар спора скрипнула кухонная дверь. Сторожиха просунула голову в комнату учителя.

- Вот ваши деньги. Нигде не достала! Была и у Лявона и у Губаревых нету.

- Ну, тогда давайте пообедаем.

Соханюк отказался обедать. Он приехал сюда с Дубейкой и условился с ним заехать по дороге на званый обед. Куда заехать, Соханюк не сказал. Ему уже пора ехать, Дубейка у старосты, вероятно, ждет его.

Соханюк простился с Лобановичем, приглашая его к себе в гости.

- Благодарю, но, коллега, имейте в виду, что ссыпки вы не получите.

- Буду судиться, - не отступал Соханюк. - Вот приеду и земскому жалобу подам на вашего старосту.

Под вечер того же самого дня староста собрал гарнцы и привез их Лобановичу.

- Как это мы, паничок, отдадим ему ссыпку, если у нас есть свой учитель?! С ума он сошел, что ли?

У старосты был важный, начальнический вид. Сознание выполненного долга перед школой и учителем наполняло его гордостью.

- Хоть бы он постыдился! - возмущалась сторожиха. - Как это можно забрать ссыпку из чужой школы?

Бабка была заинтересована в этой ссыпке: ведь и ей Полагалась некоторая часть гарнцев.

XX

Панна Ядвися была в необычайно веселом настроении. Она и маленькая Габрынька пойдут завтра на разъезд, сядут в поезд и поедут в гости. На Гродненщине у них были родственники, и отец разрешил поехать к ним недели на две погостить. Габрынька вертелась возле мачехи, шутила, смеялась таким веселым детским смехом, что даже пани подловчая, обычно грустная и озабоченная, глядя на нее, не могла сдержать улыбки.

- Отстань, отстань! Ты уже не ребенок.

Жене подловчего, казалось, было немного неловко, что Габрынька так дурачится при чужом человеке. Этим чужим человеком был Лобанович.

Но Габрынька не обращала на это внимания. Она придумала коротенький стишок и время от времени декламировала его своей мачехе:

Мама - цветик алый,

Только вид усталый.

- Вот баловница! - укоризненно качала головой пани подловчая.

- Я буду писательницей. Хочу написать повесть, как на Полесье жили две красуни панны и что из этого вышло, - смеялась Габрынька.

- Что же из этого вышло? - полюбопытствовал Лобанович.

- Вышло то, чего никто не ожидал! Эти две красавицы полюбили одного молодого панича и бросились ему на шею. А он, бедняга, с горя пошел и утопился в Телешевом дубе.

- Габрынька, постыдись! - умоляюще проговорила пани подловчая.

А Габрынька вся ходуном ходила от смеха. Смеялась также и Ядвися, немного смущенная такой непосредственностью, простотой и смелостью шуток своей сестры.

- У вас, как видно, есть способности писательницы, - смеялся и Лобанович. - Но почему же он, ваш панич, топиться пошел?

Габрынька лукаво взглянула на сестру. Ядвися, очевидно, заинтересовалась ее шуткой и смеясь ответила:

- Должно быть, этот панич испугался своего счастья.

Сестры переглядывались и перебрасывались шутками. Им, видимо, было очень весело, их увлекала и радовала предстоящая поездка, смена впечатлений, новые места, новые знакомства.

Лобанович почувствовал какую-то грусть. Откуда она - он не знал и сам. Не оттого ли, что панна Ядвися так радуется? Как видно, ее ничто не привязывает здесь, никто не интересует, и она с легким сердцем готова сменить эту глушь Полесья на любое новое место. Ведь сердце ее свободно. А может быть, оно ищет другое сердце, чтобы забиться с ним в лад? А может, это сердце уже найдено где-то там?

Чувство одиночества вдруг охватило учителя. Он здесь чужой и лишний. И смешными казались теперь те мысли, которые еще так недавно наполняли радостью его молодое сердце.

Жена подловчего вышла из комнаты. Девушки по-прежнему весело болтали, сыпали шутками. Возле печи, под кушеткой, лежал старый Негрусь и лениво повиливал хвостом, когда мимо него проходила Ядвися.

- Я ни разу не видел вас в таком хорошем настроении, - сказал ей Лобанович. - Вы сегодня веселы, как никогда.

- А вы хотели бы, чтобы я плакала? - спросила она.

- Нет, я этого совсем не хотел бы. Но, как я замечаю, у вас здесь нет ничего такого, о чем вы могли бы пожалеть. И если бы вам представился случай уехать отсюда навсегда, вы нисколько об этом не пожалели бы.

- О нет! - промолвила Ядвися.

На минутку она задумалась. Лицо ее стало серьезным. Но в мгновение ока выражение его переменилось, в глазах заблестели искорки смеха и лукавства.

- О нет! Вы ошибаетесь! - сказала она. - У меня есть некто, кого мне очень тяжело покинуть и о ком тревожится мое сердце.

Лобанович замер в сладком и вместе с тем тревожном ожидании. Ядвися окинула его внимательным взглядом, затем неожиданно вскочила и направилась к Негрусю.

- Негрусь, милый мой Негрусь! - ласкала она собаку, прижимаясь к ее морде своей щекой. - Мы расстанемся с тобой на целые две недели!

- Тем приятнее будет минута встречи после разлуки, - сказал Лобанович и поднялся. - Ну, желаю вам всего наилучшего. Счастливо доехать, весело гулять и легко перенести разлуку с тем, о ком так тревожится ваше сердце.

Говоря это, Лобанович, как ни силился, не мог скрыть обиду, она отражалась на его лице.

- Куда же вы? - спросила Ядвися.

- У меня, видите ли, есть одна работа. А вам нужно собираться в дорогу, не буду вам мешать... Бывайте здоровы!

Ядвися ничего не ответила. Она только виновато и, казалось, испуганно заглядывала ему в глаза. Может быть, она сожалела о своей грубоватой шутке, но признаться в этом почему-то не хотела.

- А может, вы завтра прогуляетесь с нами на разъезд? - спросила Габрынька.

- Зачем беспокоить пана учителя? - проговорила Ядвися. - Папа всегда посылает с нами лесника Рыгора.

- Что это? Новое оскорбление? Или панна Ядвися просто избегает его общества? Может быть, она не желает иметь свидетеля своей встречи с Суховаровым?

Веселое настроение покинуло Ядвисю, она сделалась молчаливой, замкнутой.

- Конечно, - сказал Лобанович, - панне Ядвисе будет гораздо приятнее пойти в компании Рыгора и Негруся, который, вероятно, сам напросится в провожатые.

Услыхав свое имя, Негрусь радостно вильнул хвостом.