Максим Горький - Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935

— Дай папиросу.

— Не курю.

— Я тебя не спрашиваю: куришь — не куришь, я говорю: папиросу дай, чёрт.

Другой чекист. Хочешь, по затылку дам.

Беспризорный. Драться не смеешь.

Чекист. Верно, пацан! Ну, получи папиросу…

Двое беспризорных вскочили и бегут в разные стороны. Товарищи свистят и кричат вслед им.

Беспризорный. То-то, мы свои права знаем!

Чекисты, милиционеры смеются.

Светает. Трое чекистов ведут группу малышей, человек 20.

Из-за угла выбежал Лёнька, за ним, должно быть, кто-то гнался. Лёнька, подбегая к чекисту:

— Берите и меня.

Чекист. Шагай, сявка.

Лёнька. Я не сявка.

Чекист. Ну, урка.

Лёнька. И не урка.

Чекист. Значит — туз.

Лёнька. Дурак. Что ты, не видишь, что я маленький.

Чекист. Тузы-то старики — говоришь — а как их зовут?

Лёнька. Так я тебе и скажу, ишь ты.

Воинская площадка вокзала. У площадки вагоны 3 класса.

Подъезжают машины, разгружая беспризорных. Мальчишки проходят в ворота, между шеренгами беспризорных. Чекисты и милиционеры обыскивают их, отбирают ножи, ремни, деньги, монету бросают в какой-то чемодан, бумажные деньги — рвут в мелкие клочья, — это очень удивляет ребятишек. Мальчик кричит из окна вагона:

— Зачем червяки рвёте?

Чекист. А чтобы вам видно было: не берём себе.

Беспризорный. Ну и — дурачьё.

Внутри вагона. Тесно. Толкотня, борьба, крики.

— Поехали-и!

— Братук! Куда нас везут?

— В болото.

— Топить, как щенят…

— Эхма!

— Ребята — смирно! Слушай команду… Раз… два-три! Делай тарарам!

Выбивают стёкла из окон, орут, пытаются ломать скамьи, полки, адский шум, которому чекисты и милиция не мешают.

Внутри другого вагона. Здесь ребята постарше, настроение серьёзное. Одна из групп слушает объяснение Язева:

— Едем, конечно, в Соловки.

— Хитро сделано!

— Сразу всех забарабили.

— Всех — не всех, а тысяч пять загребли…

В дверях — чекист:

— Ребята — слушай — сейчас поезд остановится, будет прицеплен вагон с продовольствием и одеждой. Сорганизуйтесь так, чтобы всё распределить в порядке, без драк — ладно?

Молчание. Ребята недоверчиво рассматривают чекиста, удивлённо, испуганно перешёптываются. Кто-то громко говорит:

— Значит — верно: в Соловки! И-эх-х, мать…

Третий вагон. Здесь среди ребят — Лёнька, Язев, Поп, Узбек. Поезд стоит.

Поп. У меня червяк в затырке был.

Вынимает изо рта червонец, один из мальчиков согнулся, подставил спину, червонец разглаживают на его спине.

Язев. Водочки бы купить, а?

Голоса:-Верно! Дело! Хорошобыпогорчиться!

— А как отсюда вылезешь? Двери заперты, под окошками — менты.

Узбек. Пол надобно ломать! Ну? Начинай!

Язев. Правильно! Делай!

Голоса:

— Не шуми слишком. А кого пошлём?

— Лёньку. Лёнька — идёшь?

Лёнька. Обязательно!

Из-под вагона вылезает Лёнька, бежит по железнодорожным путям. Стоит на углу улицы, под фонарём, рассматривая червонец. Нерешительно оглядывается. Раздумывает: вернуться к товарищам, в вагон, или не стоит? Вернуться — наверняка отправят в какой-нибудь детдом. А может быть, и в тюрьму. Убежать с червонцем — нехорошо пред товарищами. Вероятно, убежит ещё кто-нибудь, станет известно, что он украл у «своих» — изобьют. Да и стыдно у своих воровать. Решил. Бежит по улице.

Ленька в «хазе». Какая-то баба подвязывает к его лохмам бутылки за горлышки.

Лисица. Гляди не разбей.

Лёнька. Знаю!

Лисица (бабе) . Лишили нас помощников, дьяволы.

Вагон. Поезд в пути.

Узбек (рассказывает) . Он мине сказал: «Приедем — дадут всем кило хлеба, фунт колбасы, одёжу выдадут, мыть будут».

Голоса:

— А ты верь, дурак! Ему чаю с вареньем обещали. Пирожных…

Лёнька (выпивши) . Дадут всем кашки из поганой чашки, пожрём, охнем, да и — подохнем! Эх — ребята! Не верь милиции, держи свои позиции! Споёмте — что ли?

Вид Звенигорода.

Звенигородский монастырь.

Вокзал Звенигорода. Перрон. Чекисты и местная милиция ждут поезда.

Старший чекист. С этим поездом прибудет пятьсот, сразу направить в монастырь. Следить, чтобы не разбежались.

Голоса:

— Пятьсо-от. Держись, город Звенигород.

— Да-а, зададут встряску здешним жителям. Разграбят городишко.

Старший чекист. Решительно воспрещается применение каких-либо физических мер воздействия — поняли? Не бить, не толкать, не орать! Сразу, по разгрузке вагонов, давать каждому хлеб и колбасу. Авось — не побегут, если едой займутся.

Эшелон беспризорных идёт улицей города. Все жуют. Из ворот, из окон неодобрительно смотрят обыватели. Некоторые выражают сочувствие и сожаление:

— Эх, бедняжки! Куда это вас ведут?

— Господи, грязные какие.

Беспризорные отвечают сочувствующим руганью, свистом, показывают языки, кулаки. Вслед им обыватели говорят:

— Жульё всё! Это на горе наше привезли их.

— Заставят нас кормить ораву такую… А ведь!

— Пожалуй, и заставят. Да и обуть, одеть тоже нам велят… Эх, жизнь…

Двор монастыря. Беспризорники ошеломлённо разбились по группам, хмуро озираются, перешёптываются, в общем ведут себя тихо. Их раздевают и лохмотья бросают в костёр среди двора. Восемь парикмахеров стригут их. После стрижки голых ведут в баню.

Баня. Ребят — моют. Охотно моются единицы, в их числе — Узбек, Лёнька, — большинство сопротивляется, хулиганит, плещет друг на друга водой из шаек. Дикий визг, шум, брань, попытки петь.

Ребята выходят из бани на двор, одетые в однообразные костюмы и шапочки. Вид у большинства ошарашенный.

Голоса:

— К чему это готовят нас? Во святые, что ли? В монахи постригли. Чёрт их знает чего они выдумали.

Лёнька. Братишки! Знай своё дело: ни в чём не уступайте. Нас хотят в миленькие перекрестить.

Старший чекист. Ребята! Рассчитывайтесь по десяткам и выберите десятников.

Голоса:

— Это можно! В этом плохого не видно. Увидишь, погоди.

Заметно выделяются группы ребят, которые довольны тем, что вымылись, одеты в чистое. Доволен Узбек, он смотрит в кадку с водой, любуется своим отражением, хохочет, рядом с ним — Язев и Куманёк — парень лет 15.

Язев. Чего же это будет?

Куманёк. Увидим.

Узбек. Хорошо будет.

Язев. Тебе, Узбек, немного надо…