Максим Горький - Том 12. Пьесы 1908-1915

Богомолов. Она обо всём говорит довольно решительно.

Ольга. А ты, по обыкновению, очень откровенно, да?

Богомолов. Ты сердишься?

Ольга. Полно, — какие у меня причины сердиться! Ну, а ещё о ком сплетничала она?

Ладыгин (Ольге) . Посмотрите, до чего Букеев мрачен сегодня. Это даже нелюбезно. Ах, извиняюсь, я помешал вам?

Богомолов. Нет, ничего…

Ладыгин. Сейчас будем ужинать. Букеев пробирал за что-то Верочку — гудел, гудел над ней! В сущности, он очень скучный человек… Вы знаете — Нина Аркадьевна думает, что я трус. Я — оскорблён. Спортсмен не может быть трусом. У меня брат, гвардейский офицер… (Заметив, что его не слушают.) Я, кажется, лишний?

Ольга. Вы уже спрашивали об этом.

Ладыгин. Да? Забыл. А хорошо здесь! Море, холмы, за холмами степь. Нужно бы ещё лес — это идеально… Ужасно утомляет ожидание.

Богомолов. А вы чего ждёте?

Ладыгин. Ужина. Я часа два работал веслами…

(Букеев подходит.)

Богомолов (жене) . Между прочим, я сказал ей, что здесь люди, точно пчёлы, кружатся над каким-то цветком, невидимым для них.

Ольга. Ты умеешь сказать…

Ладыгин. А что это за цветок?

Букеев (угрюмо) . Я слышал краем уха вашу беседу; мне показалось, что вы объясняетесь Вере в любви…

(Богомолов смеётся.)

Букеев. У вас странная манера говорить со всеми обо всём.

Ольга. Это выговор тебе, — ты понимаешь?

Букеев. Что вы, Ольга Борисовна. Просто я так… сказал… Ведь в самом деле для Якова Сергеича как будто нет зап[ретных] вопросов. Он… удивительный. Веру этот разговор расстроил, ну… вот я и говорю. Она ведь очень нервная…

Ладыгин. Заставьте её делать гимнастику, плавать, и — всё пройдёт!

Жан. Господа! Посмотрите, как красиво рыбаки развели костёр на берегу, и — посмотрите! Великолепие.

(Все нехотя идут.)

Жан (удерж[ивает] Букеева) . Ника, я перекинулся с ней парочкой слов насчёт тебя. Конечно, она и так и эдак и — ничего особенного не сказала, но — поверь моему опыту! Терпение, дружище!

Букеев (уходя, махая рукой) . Ты пьян, брат!

Жан (пожимая плечами) . Я двадцать лет пьян… Странно!

Нина. Куда они пошли?

Жан. На берег.

Нина. Опять? Я так устала. Почему Никон Васильевич не в духе?

(Вера осматривает стол, накр[ытый] для ужина.)

Жан. Всё ваша сестра виновата.

Нина (оглядываясь) . Неужели он серьёзно увлекается ею? Это было бы ужасно.

Жан. Да, не очень весело. А вот вы рискуете проворонить кусок.

Нина. Фу, как грубо! Что с вами?

Жан. Я, Нина Аркадьевна, — циник! Уверяю вас. И я — огорчён! Чёрт бы взял водопроводчика и супругу его, — вот что я говорю! Если случится…

Нина (тревожно) . Вы думаете, что у него серьёзно, да?

Жан. Последняя женщина, — вот что я думаю! А вы…

Нина. Пожалуйста, оставьте меня в покое! Что за тон у вас?

Жан. Я сказал — я циник, и — кончено!

Нина. Но — как же Ладыгин?

Жан. Уж не знаю как. Это меня не интересует… Нисколько!

Нина. Так откр[ойте] ему глаза.

Жан. Не угодно ли вам взять на себя это приятное дельце?

Нина. И возьму!

Жан. И возьмите!

Нина. Жанчик, вы знаете, как я отношусь к вам, — вы не должны допускать…

Жан. Эх, что там! Если б моя воля, я завтра же подстроил бы ей такую пакость, что — слоны ахнут!

Нина. Я говорю вам — вы не должны.

Жан. Оставьте. Знаю я, что должен и чего не должен. Воспитывать человека чуть не тридцать лет, а тут вдруг является герцогиня из Чухломы… и — пожалуйте!

Верочка (глядя к морю) . Дядя Жан, ужин готов.

Жан. Прекрасно. Идёмте, позовём их.

(Верочка садится на скамью за кустами. Идут Ольга и Ладыгин.)

Ладыгин. Я не понимаю этого.

Ольга. Чего вы не понимаете?

Ладыгин. Я вас люблю, я страстно желаю вас, а вы капризничаете.

Ольга (смеясь) . Вы называете это — каприз, и только.

Ладыгин. Ну да, а — как же? Уверяю вас, что я вообще очень нравлюсь женщинам, — они меня любят, а тут вдруг…

Ольга. А вы умеете любить, да?

Ладыгин. Господи, — какой странный вопрос. Я не мальчишка, не старик.

Ольга (смеётся) . Вы очень просто понимаете любовь, удивительно просто!

Ладыгин. Я же не… этот, не… как это?

Ольга. Не — кто?

Ладыгин. Ну, вы знаете! Я забыл слово… имя.

Ольга. Робинзон Крузо?

Ладыгин. Нет, — при чём тут Робинзон Крузо, если дело идёт о женщине. Другое.

Ольга. Вильгельм Телль?

Ладыгин. Это — сказка. Ну — всё равно.

Ольга. Гамлет? Ловелас?

Ладыгин. Я — честный человек, а Ловелас, кажется, был негодяй.

Ольга. Кто же?

Ладыгин. Вы смеётесь надо мной — за что? За то, что я вас искренно люблю. Поверьте, я люблю вас не как других любил, — честное слово.

Ольга. Бросьте это. Ваша любовь — на две недели скучных будних дней — не более. В вашей любви не будет праздника…

Ладыгин. Ну, уж извините! Вы не можете знать…

Ольга. Вы — почти дитя, хотя и красивый мужчина. Вы очень — извините! — сильное животное, но мало человек, очень мало!

Ладыгин. Человек — прежде всего — физика… (Дел[ает] поп[ытку] об[нять] её.)

Ольга. Ну, это грубо, и я больше не стану говорить с вами. (Почти с тоской.) Как скучно здесь! Хоть бы кто-нибудь пел, хотя бы немножко музыки… Все живут, точно во сне…

Ладыгин. Вот — идут все эти! Ольга Борисовна, дайте мне возможность поговорить с вами после ужина… Умоляю вас!

Ольга. Я подумаю.

Ладыгин. Умоляю.

Ольга. Тише!

Букеев (пристально смотр[ит] на Ольгу) . Хорошо сейчас один рыбак сказал: «Ежели, говорит, всё от ума делать, так это тоже глупость будет!» Вы согласны?

Ольга. Не знаю, право.

Ладыгин. Я — совершенно согласен. Не люблю умных людей.

Букеев. Вам не холодно?

Ольга. Немножко…

Ладыгин. У меня дядя математикой занимается и всё о теории вероятностей говорит, — нестерпимо скучно.

Букеев. Даме холодно — скажите, чтоб ей принесли плед или шаль.

Ольга. Платок у меня в комнате, Дуняша знает. (Ладыгин, недов[ольный], уходит, насвистывая.)

Букеев. Надоел он вам?