Максим Горький - Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936

Это — романтизм? Едва ли, товарищи. Я думаю, что вот это и есть социалистический реализм, — реализм людей, которые изменяют, перестраивают мир, реалистическое образное мышление, основанное на социалистическом опыте.

Единоличные примеры мало убедительны, но всё же я считаю себя вправе напомнить, что я — человек, непосредственно испытавший спасительную и облагораживающую радость физического труда, хотя это и был бессмысленно тяжёлый труд на паразитов, на убийц радости труда и отдыха, на убийц всех радостей жизни. Хорошо делать — значит хорошо жить. Эта простая, ясная истина отлично известна тысячам и сотням тысяч товарищей — первым строителям социализма на земле. Эта истина, крепко объединяющая теорию и практику, этику и эстетику, должна служить основой воспитания наших детей. Нигде в мире нет отцов, которые имеют так прекрасно обоснованное право гордиться пред детьми величием своего труда, как обосновал и укрепляет за собой это право пролетариат-диктатор Союза Советов.

Коренное различие капиталистического мира и нашего заключается именно в том, что у нас руководящая идея и вся хозяйственная практика, решительно отвергая эксплуатацию человека человеком, неустанно и успешно воспитывают людей как разумных эксплуататоров энергии природы.

Капитализм живёт эксплуатацией человека, а силы природы эксплуатирует настолько, насколько они помогают двуногим хищникам эксплуатировать рабочего как производителя и потребителя, мягкотелого интеллигента-гуманиста как примирителя в неизмеримой борьбе классов, паразитивную мелкую буржуазию как свой резерв, и вообще для капитализма человек есть нечто, осуждённое удовлетворять идиотизм страсти к наживе, укреплять и оправдывать безумие власти золота, которому Владимир Ильич Ленин предназначил роль строительного материала для общественных уборных.

Я повторяю не однажды сказанное: нигде в прошлом, даже в эпохи величайших напряжений энергии, как, например, в эпоху Возрождения, количество талантов не росло с такой быстротой и в таком обилии, как растёт оно у нас за время после Октября. Основным стремлением наших талантов является дерзновенное стремление изменить все условия жизни в их основах, построить новый мир. Это известно нам как фраза, как слова, но мы плохо знаем это как наше дело, — ибо у нас нет органа, который ясно и последовательно показывал бы нам точные итоги наших достижений во всех областях промышленности, техники, науки, изобретательства, развития сельскохозяйственной культуры, роста энергии массового разума. Наиболее успешно и наглядно выражаются наши достижения в науке и технике. За моё преклонение пред людьми науки и техники надо мною всегда посмеивались, кое-кто и сейчас продолжает заниматься этим безобидным для меня, а объективно и социально вредным развлечением невежд. За этими усмешками прячется дрянненький пережиток старины, именно: скептицизм невежд, мещанский скептицизм.

Но в современности нет ничего более поучительного, как поучительна общая картина интеллектуального роста масс и личностей Союза Советов. Меня эта картина обязывает признать подлинными героями нашей действительности работников науки и техники. Я имею в виду не только глубокое культурно-революционное значение их разнообразной работы, — говорить об этом здесь нет места. Но я скажу несколько слов о нашем учёном и нашем инженере как о социальном типе. Это поистине новый человек. Новый не только потому, что он решительно отверг лозунг учёных специалистов буржуазии «наука для науки», лозунг искателей «непоколебимой истины», — наш молодой учёный знает, что вечных истин нет, что каждая истина есть только орудие познания, ступень вперёд и выше. Он новый человек потому, что от всех других мастеров культуры он отличается как непосредственный деятель, практически изменяющий мир, как «выдвиженец» пролетариата, показатель скрытой, «потенциальной» талантливости рабочей массы, обнаруживающий эту талантливость. И особенно ценной его чертой нужно признать развитое в нём чувство ответственности, — подлинно социалистическое чувство, на мой взгляд. Он сознаёт себя ответственным пред материалом, с которым работает, пред техническим процессом, в котором участвует, пред коллективом, в среде коего обнаруживает свои способности, пред партией и классом, в котором он не наёмник, а одна из творческих единиц класса. Он — часть рабочего коллектива, — необходимая, иногда главная, — он объединяет и сгущает энергию коллектива в процессе труда. Он не может не чувствовать глубокой ответственности своей.

Невольно и не без грусти напрашивается сравнение инженера и работника науки с другими мастерами и проводниками культуры в массы, например, с артистами сцены, с литераторами. Писатель и артист более близко знакомы обществу, они пользуются вниманием, симпатиями, заботами общества и власти гораздо более, чем работники науки и техники. Труд мастеров техники и науки оплачивается покамест не так высоко, как труд литераторов, заслуживших известность, не говоря о труде врача, стража и борца за охрану здоровья людей, о труде учителя, который открывает детям глаза на мир, окружающий их.

Имеется весьма значительное основание утверждать, что чувство социальной ответственности развито у литераторов значительно слабее, чем у других мастеров культуры. Можно даже поставить вопрос: сознаёт ли писатель свою ответственность пред читателем, эпохой, обществом, или же он её чувствует только пред критиками? Весьма часто замечаешь, что нашим литераторам плохо знакома, а то и совсем незнакома, ответственность пред материалом. Температура индивидуализма у литераторов гораздо выше, чем у других мастеров культуры. Говорят, что это объясняется характером работы, — не берусь судить, насколько такое объяснение правильно. Индивидуализм инженера и учёного обусловливается их специальностями: астроному, астрофизику не обязательно знать биологию, медицину, строитель паровозов или мостов, вероятно, может не знать этнографию или зоологию.

Литератор должен знать если не всё, то как можно больше об астрономе и слесаре, о биологе и портном, об инженере и пастухе и т. д. Недостаточно сказать о клопе, что он — красный или рыжий, как обычно говорят наши литераторы о врагах пролетариата. Хорошо знают и понимают писатели некоторые старинные афоризмы, вроде: «Ты — царь, живи один». А афоризмишко — неверный. Цари окружали себя великим множеством разнообразных слуг. В подражание царям литературные бароны тоже пытаются обставлять себя кое-какой челядью. Не вычеркнут из обихода писателей другой древний афоризм — «искусство для искусства», и некоторые искусники пытаются фабриковать рафинированную литературу, подражая, например, Дос-Пассосу, неудачной карикатуре на Пильняка, который и сам достаточно карикатурен. Всё ещё спорят о якобы существующем противоречии между формой и содержанием, как будто возможна некая форма, лишённая содержания. Например, пушка, сделанная из воздуха, — хотя и воздух тоже есть нечто материальное, — не пушка, стреляющая настоящими боевыми снарядами. Чем серьёзнее социальное значение материала, тем более строгой, точной и ясной формы он требует, — мне кажется, это давно пора понять.