Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала

— Порядок!

"Эмка" сорвалась с места.

Они пролетели мимо освещенных зарей березовых рощ и скрытых туманом оврагов, мимо двух обезлюдевших деревень. Майор не произнес ни слова, Надежда не знала, что и думать. Видно, проверка оказалась строгой и майор решил не отвлекаться.

Повернувшись, спросил внезапно:

— Нет близко знакомой деревни, где бы ты могла остановиться?

Несуразный вопрос ошеломил ее, заставил задуматься.

— Есть, — отозвалась она, помолчав. — Но мы давно ее проехали.

Дорога петляла в тени и сырости раннего июньского утра. Однако на дальнем взгорье солнце уже позолотило верхушки деревьев, обещая новый день всем живущим людям. Надежда улыбнулась, хотела сказать майору об этом и не смогла.

Увидев напряженный взгляд, она посмотрела вверх через лобовое стекло и заметила отблески искр, рассыпавшихся в небе. Ничего не поняв, она с суеверным ужасом подумала, что это грозное знамение, знак беды.

Искры рассыпались, двигались, и вдруг Надежда угадала в бесчисленных небесных блестках самолеты.

— Вот она! — внезапно произнес майор.

— Кто? — спросила Надежда, беспомощно оглядываясь.

— Война! — эхом докатилось до нее. — Держись!

Майор бросил "эмку" в сторону, под высокий березняк, и заглушил двигатель. Но шум не прекратился, наоборот, он нарастал и доносился не спереди, а откуда-то сверху.

Армады самолетов с крестами двигались в небе. Один самолетик вывалился из общего ряда и с нарастающим воем понесся к земле. Надежда похолодела, точно самолет с крестами несся прямо на нее. Он, наверное, не видел ни маленькой "эмки", ни прижавшихся друг к другу людей. Охотился, очевидно, за целью покрупнее, потому что капли, сорвавшиеся с черных крыльев, упали где-то за лесом. Взрывы последовали так часто, что их невозможно было сосчитать.

Надежда поняла, что ей не увидеть Дмитрия Григорьевича, а ребенка, которого она уже любила всеми силами, ждет неведомая судьба.

— Вам куда?

Майор схватил ее за руки, и узкие Надины ладошки утонули в его широкой пятерне.

— Белосток… — машинально ответила она.

— Туда нельзя! Поняла? Никакого генерала там нет. Все генералы в лесах. Там их штабы, там сейчас армия. Тебе надо в Минск или в свою деревню. Поняла? Мне — вперед! А тебе обратно. Пока тут заваруха не кончится. Что-то наших "ястребков" не видать.

Новая волна страшных крыльев с черными крестами прокатилась над ними.

Выйдя на дорогу, майор остановил мчавшийся грузовик, о чем-то переговорил с водителем и быстро вернулся к ней.

— Из нашей части солдат. Он тебя довезет до Новогрудка. Дальше добирайся сама. Сегодня ты должна быть в Минске. Не задерживайся, уходи на восток.

— Да вы что? — попятилась она.

— Знаю, что говорю.

— Нет!

Он развернулся к ней, поняв, что надо прощаться. Взял за руку, потом за плечи, наконец обнял.

— Чудо ты мое! Не будь войны, никому бы не отдал. Никакому генералу.

Притянул к себе с силой, чтобы не сопротивлялась, и поцеловал. Потянув за руку, подвел к грузовику, усадил в кабину.

— Грачев! Отвечаешь! — повелительно крикнул он.

Солдат ошарашенно кивнул. Грузовик не успел тронуться с места, майор снова догнал и открыл дверцу:

— Как твоей деревни название?

— Синево!

Майор прощально махнул рукой:

— Найду!

Разрывая тонкую цепочку пограничных постов, германская армия ринулась на просторы России.

Не успевшие занять боевую позицию полки, дивизии, танковые батальоны разворачивались уже под огнем. Многие были уничтожены на марше. Каких сил сразу недосчиталась обороняющаяся сторона! С аэродромов, где готовилась наша ударная воздушная мощь, успели подняться лишь несколько самолетов. Такого разгрома Россия не знала со времен монгольского нашествия.

Штаб Западного округа в первые часы войны превратился в штаб фронта без устойчивой связи с армиями. Указания Москвы насчет боевой готовности и отражения атак противника безнадежно запоздали. Трагедия возникла оттого, что поднятые с опозданием войска оказались на линии главного удара. Просчет наркомата обороны, полагавшего основным направлением киевское, сказался и тут. Превосходящая мощь обрушилась на русских не потому, что немцев было больше. Многократное превосходство вермахт обеспечивал на клиньях, которые вгрызались в оборону. А общее количество танков и артиллерии не сильно разнилось. Самолетов у нас даже было больше. Но их сожгли на земле. С немецкой стороны сработала полководческая сноровка, а с нашей заторможенность и привычка думать по-старому. Равномерное растягивание войск по всему фронту, неспособность к маневру сделали нашу армию беспомощной. Эта заторможенность военной мысли была тем более удивительна, что немцы во Франции воочию показали свой метод. И он изучался. Но когда началось вторжение, об этом словно забыли.

Еще ни одна бомба не упала на крышу штаба фронта, ни один снаряд не взорвался под окнами, но ощущение непоправимой беды уже навалилось на генеральские плечи. Отовсюду слышался стук дверей, скрип сапог. Бегали с депешами связисты, адъютанты. Отъезжали машины. Штабные начальники отсиживались в кабинетах в ожидании вызова к высшему руководству. А само руководство не знало, что делать, хотя к этому часу готовилось много лет и обдумывало множество вариантов. Но варианты эти оказались совершенно бесполезными и не соответствовали действительности. По мнению высокого начальства — а значит, и нижестоящих чинов, — расчет строился на том, что в начале войны после короткого встречного удара противник попятится назад. И надо будет, вступив на его территорию с песнями, под музыку летящих в небе бомбовозов гнать врага до полного уничтожения. Военные теоретики допускали возможность пролития малой крови и некоторых потерь в технике из-за поломок и пробоин. В общем, картина получалась красивая.

Но к тому, что произошло в действительности, никто не был готов. Опрокидывающего удара не получилось. Советская армия захлебнулась в крови и начала отползать назад — без танков, снарядов и самолетов.

Штаб фронта находился в Минске, и там долгое время никто не знал доподлинно, что творится на передовой. Поэтому большинство штабистов изображали удивление и недоверчивость. Некоторые из них, еще вчера млевшие от близости высоких чинов, сегодня сидели как нашкодившие ученики или заглядывали в глаза сослуживцам, точно там, в этих глазах, были ответы на кошмарные вопросы и надежда на спасение.

Штаб кипел и… бездействовал. Приказы по большей части не доходили в сражающиеся войска. Директивы из Минска выстреливались в воздух. Но обратной связи не получалось. И это чувствовалось всеми.

Телефонная проводная связь, работавшая безукоризненно в мирное время, отказала в первые же мгновения войны, а если быть точным — за несколько часов до ее начала. В ночь перед вторжением на десятки километров телеграфные столбы были повалены просочившимися через границу диверсионными группами. А у немцев в это время четко действовала радиосвязь, которая в Красной Армии лишь едва разворачивалась. Хотя важность радиосвязи накануне войны понимали все.