Григорий Козинцев - Наш современник Вильям Шекспир

Но теперь не только Лир задает вопросы дочерям. Сама жизнь загадывает старому королю загадку: что важнее для человека - сахар, красивое платье или соль?

Туман лести закрывает перед королем смысл испытания. Лир продолжает искать истину лишь в своем малом мире, в нем он ищет ответа. Старый король переживает последние минуты своего самого счастливого дня.

Он отвечает: сахар и красивое платье важнее соли.

Проклята и изгнана младшая дочь. За Корделию, за древнюю правду вступается Кент - последний из хранителей древней чести, но молчит Глостер-царедворец, не способный возражать своему повелителю, даже если тот неправ.

Дуновение ветра сдвинуло камень.

Все, расшатанное временем, колыхнулось, двинулось, рухнуло. Мертвый свет молнии озарил лица - в них не было ничего человеческого: хищность и жадность превратили их в морды зверей. Долгий и тяжелый удар грома расколол небо. Буря началась.

В статье о Мочалове в роли Гамлета Белинский описывал душевное состояние датского принца, - оно может быть отнесено к большинству шекспировских героев.

"Он пока доволен и счастлив жизнью, потому что действительность пока не расходилась с его мечтами... Такое состояние есть состояние нравственного младенчества, за которым должно последовать распадение..."

Распадение, по словам Белинского, - "переход от младенческой бессознательной гармонии и самонаслаждения духа в дисгармонию и борьбу, которые суть необходимые условия для перехода в мужественную и сознательную гармонию..."

Так же развивается и образ Лира: вначале нравственное младенчество, самонаслаждение духа. Закономерностью исторического развития подобные призрачные гармонии рассеиваются под первым же натиском реальности. Не существует железных оград, которыми можно было бы оградить сознание от действительности.

В "малый мир", уничтожая иллюзии и рассеивая призраки, ворвется буря.

Последует распадение - дисгармония.

Наступит пора, и герой увидит необъятный мир общественной несправедливости, узнает ее, чтобы потом проклясть несправедливость, призвать к борьбе с ней, хотя бы способы борьбы и не были ему известны. Такова схема развития большинства трагедий Шекспира.

В "Короле Лире" положение усилено еще и тем, что герой не только познает действительность, но в этом познании открывает сущность и себя самого - своего маленького мира.

Лир заблуждается не только в представлении о жизни, но и в понимании своего значения в жизни. Ему казалось, что оно неизменно. Можно отдать власть, но все равно сто рыцарей должны сопровождать его - короля "с головы до пят". Самоценность его существа дала ему право на первое место. Святость этого места - основа существования и всех остальных в государстве; положение каждого устанавливается лишь в зависимости от приближения к особе первого человека.

В сцене раздела владений предстает застывшая громада государственной иерархии. Все расположено строго на своих местах, недвижно, подчинено неизменному порядку. Самое высокое место - короля, после него - наследницы престола, их мужья, потом первые сановники государства: Кент, лорд Глостер, два его сына, старший впереди - он ближе к престолу. Все замерли, как бы навечно прикрепленные к месту.

Лир снимает с головы корону. Ему кажется, что ничего не переменилось, он уверен: мир недвижим.

ГОСПОЖА ЖАДНОСТЬ.

В догмах и ступенях соподчинения - в ярусах схоластики - нашел свое выражение мир иерархии. Искусственный строй, в котором все должно было быть неподвижным, оторванным друг от друга, обособленным. Все существующее в мире - люди, явления - приросло к своему месту, значению, ряду. Все определенно и неизменно, относится к добру или злу, добродетели или пороку.

Земной порядок продолжался в порядке загробном - Данте описывает девять кругов ада, чистилище и девять сфер рая. Каждый грешник приговорен к своему виду мучения, одна пытка не могла быть заменена другой. Была иерархия страданий, так же как иерархия искупления и иерархия вечного блаженства.

Непостижимы символы веры, неоспорима власть, навечно существуют отношения сословий.

Неколебимые ветром, не глядя друг на друга, с глазами, устремленными в бесконечность, стояли на выступах храмов скульптуры царей, воинов, монахов, женщин, держащих каменными руками каменных младенцев - человеческий род навеки занял свое место; все в нем получило свое значение, никто и ничто не в состоянии был сдвинуть их с этих мест, переменить их значение, освященное веками, неоспоримой мудростью. Так и будут они стоять весной и летом, осенью и зимой.

И подобно тому как возвышаются одна над другой статуи на каменных порталах, высятся друг над другом царь - герцог - помещик - крестьянин.

И ничто не меняется и не может измениться, пока не запылает небо и не загремят над миром трубы страшного суда.

А пока только приходят войны - и становится меньше людей, наступает эпидемия - черная зараза уносит людей, но вновь рождаются солдаты и пахари, священнослужители и короли. И все неизменно движется в том же замкнутом кругу, и все всегда возвращается на свои места.

Шекспировская поэзия отразила огонь молнии, ударившей в этот недвижимый порядок.

Буря, несущаяся сквозь трагедию, - образное выражение ломки, распада старого порядка, превращения слитного в раздробленное, считавшегося святым в презренное.

Все в трагедии - события, лица, мысли, чувства - кажется выведенным лишь для того, чтобы потом в стремительном движении обратиться в собственную противоположность, повернуться совсем иной стороной, опровергнуть первичное состояние.

Описывая в трактате о живописи образ битвы - лица обезумевших людей, кровь, смешанную с пылью, мчащихся коней, волочащих мертвых всадников, закатывающих глаза умирающих, - отбирая лишь то, что находится в состоянии наиболее сильной экспрессии, Леонардо да Винчи заканчивал советом: "И не следует делать ни одного ровного места, разве только следы ног, наполненные кровью".

Так написана трагедия о короле Лире.

Образный строй этой трагедии, выраженной поэтическим обобщением бури, отражает в "едином музыкальном напоре" процессы эпохи первоначального накопления.

Кажется, что тогда под страшными ударами подземных толчков ходуном ходила земля. Все перемешалось - и стон смерти, и крик рождения. Свистели кнуты в средневековых застенках, но все громче был слышен стук костяшек счетов. Феодальные разбойники обсуждали цену на шерсть, и слухи о расцвете фландрской мануфактуры перемешивались с достоверными подробностями шабаша ведьм.

Алчность, не сдерживаемая старинными ограничениями, ворвалась в мир. Наступил пролог новой эры.

Умами людей владели нормы схоластики, и новая эпоха представлялась им страшной фигурой, наряженной в средневековые аллегорические одежды.