Яков Ланда - Последний звонок

Домашние события на время отвлекли его: годами уже тлевшая в их доме ссора родителей обострилась, и отец переехал в большой дом у реки, где жила бездетная учительская пара, его давние приятели. Соседи говорили о предстоящем разводе. Мать вела себя так, словно ничего не произошло. С отцом он встречался довольно часто. Они сидели в тенистом сквере за столиком у киоска. Сидели молча: он сосредоточенно поглощал мороженое, а отец внимательно изучал его дневник, отпуская саркастические междометия при виде хвостатых двоек, неодобрительно хмыкал, встречая многочисленные тройки, мучительно прищурив глаза, разбирал многословные - иногда поперек всей страницы дневника - отзывы классного руководителя о возмутительном поведении сына.

Потом грустно смотрел, ожидая объяснений. Но не особенно ругал, видимо, полагая, что причиной являются эти самые их семейные неурядицы. И ошибался, так как к ссоре и предстоящему разводу родителей его сын относился на удивление спокойно, то ли привыкнув к давно длящемуся конфликту, то ли потому, что виделся с отцом достаточно часто, в сущности, почти так же часто, как и прежде: отец и раньше отлучался из дома надолго.

Конфликт с самим собой: как забыть виденное и спокойно жить дальше? не давал ему покоя. Выход нашелся неожиданно: готовя большую инсценировку для школьной сцены, они стали встречаться с Татьяной почти ежедневно, и частота этого общения сделала его привычным и уже не столь волнующим. Была зима, и Татьяна Григорьевна обычно ходила в теплом свитере с высоким горлом и длинной юбке из плотной ткани. В этом плотно закрывавшем ее одеянии она совсем не напоминала ту женщину, казавшуюся ему в темноте, из-за белизны незагорелого обнаженного тела, огромной. Иногда лишь, находясь в противоположном от ступенек конце сцены, она ловко соскакивала на пол актового зала, и грудь ее при этом упруго подпрыгивала, мгновенно напоминая о за-претном видении. И тогда лицо его на миг становилось пунцовым.

В этом году у них стал бурно проявляться интерес к противоположному полу. Сплетни: кто за кем "бегает", кто с кем "ходит"... По классу интенсивно курсировали записки, после уроков галантные кавалеры ждали своих дам у школьных ворот, изображая на физиономиях при появлении учителей высшую степень равнодушия и отрешенности.

Эта первая любовная горячка его совершенно не затронула. И вовсе не потому, что он был занят давними переживаниями. Как ни странно, его инфантильность не уменьшилась ни на йоту, и девочки-сверстницы были для него все так же пугающе недоступны. Он даже представить себе не мог, что можно, например, лихо прижать к себе одноклассницу, возмущенно зардевшуюся и награждающую нахала тумаками, но в обморок от такого оскорбления отнюдь не падавшую. Это у него самого при виде таких эскапад наиболее нахальных сверстников голова кружилась чуть ли не так же, как в те ночи...

Ему, книжнику, было непросто в окружении, где основным средством убеждения и критерием правоты являлась физическая сила. Сам он дрался лишь по крайней необходимости, защищаясь, причем глаза его тогда затуманивались бешеным гневом, и он уже ничего и никого не боялся. Это снискало ему отчасти уважительную характеристику "психа" и постоянно провоцировало остальных задирать его. Он же вечно считал себя обязанным доказывать остальным собственные смелость и лихость, из-за чего пускался в предприятия гораздо более рискованные, чем можно было предположить по его "профессорскому" виду.

По количеству "записей" в классном журнале он был впереди многих других. В конце классного журнала были вклеены специальные листы, на которых учителя записывали совсем уж из ряда вон выходящие провинности. Директор, проводя неожиданную, словно набег Мамая, и столь же жестокую инспекцию, первым делом открывал журнал и искал новые "записи". После грандиозного разноса с оргвыводами под последней из них подводилась жирная черта, и директорская подпись свидетельствовала об истощившемся терпении и грозных карах, ожидающих нарушителя в случае рецидива.

И вдруг в один прекрасный день эти вклеенные в журнал листы исчезли. Все и повсюду обсуждали только одно: кто посмел это сделать?

Взоры обратились к самому отпетому второгоднику, державшему в страхе и повиновении одноклассников и вызывавшему восхищенное смущение многих одноклассниц. По количеству записей он опережал всех. Вторым шел сумрачный великан, тоже переросток, обладавший необычайной силой, но проявлявший ее с осторожностью, грубиян и абсолютный двоечник, к подобным поступкам, впрочем, совершенно не склонный. Третьим был он.

Директор в классе пока не появлялся. Доложить ему о пропаже не смел никто. В воздухе запахло грозой.

Однажды, после звонка с большой перемены, дверь класса еще раз открылась - и после добрейшей Марьи Ивановны в класс вошел Иван Иванович.

Все приготовились к скандалу средней тяжести: в прошлый раз, когда кто-то обратился к учительнице по имени и отчеству, "отпетый" мгновенно отреагировал хорошо известным по перекличке из довоенной комедии "Му-у-у...". Сейчас начнется... "Отпетый" вздохнул и внимательно уставился в дальний угол. Остальные облегченно закрыли дневники и отложили учебники.

Но завуч коротко шепнул что-то Марье Ивановне на ухо, после чего она, понимающе кивнув, покинула помещение. Класс затаил дыхание.

Иван Иванович тихо и сдержанно приступил к делу, его негромкий голос завораживающе действовал на привыкших к истерическому крику учительниц школьников. Он был краток. Да, директор пока не знает. Пока. Он пришел сюда, чтобы помочь им. Он хорошо знает, как все это было. Это всегда бывает одинаково. У кого-то поднялась рука на журнал, на школьную святыню. Кто-то перед этим подзуживал и подбивал, сам подло и трусливо оставаясь в стороне. Но и те, и другие должны сейчас признаться, избавив от позора весь класс. Именно в таком признании заключается настоящее мужество. Это все. Он ждет. Кто это сделал?

Наступила гробовая тишина, изредка лишь прерываемая нервными покашливаниями. Он тоже ждал, с любопытством, которого было стыдно: виновника ожидали крупные неприятности. Кто же все-таки?

Внезапно поднялся тот, от которого этого никто не ждал. Это был ухоженный мальчик из семьи известного городского начальника, лентяй и троечник, но с симпатичным лицом всеобщего любимца, невысокий, но сильный и ловкий, пользовавшийся авторитетом отчаянного сердцееда. Ему ничего никому не приходилось доказывать, и ничего особенного за ним не числилось. Запись, быть может, две - не больше, чем у других.

Иван Иванович, при всей уверенности в силе своего воздействия на класс, кажется, даже удивился.

- Это я сделал. Вместе с... - Всеобщий любимец назвал фамилию "отпетого". Сказано было сдержанно и веско, в тон короткой речи завуча.