Иван Крылов - Том 3. Басни, стихотворения, письма

Младая Лань, своих лишась любезных чад,
Еще сосцы млеком имея отягченны,
  Нашла в лесу двух малых волченят
И стала выполнять долг матери священный,
   Своим питая их млеком.
   В лесу живущий с ней одном,
  Дервиш, ее поступком изумленный,
«О, безрассудная!» сказал: «к кому любовь,
  Кому свое млеко ты расточаешь?
Иль благодарности от их ты роду чаешь?
Быть может, некогда (иль злости их не знаешь?)
   Они прольют твою же кровь».—
  «Быть может», Лань на это отвечала:
   «Но я о том не помышляла
   И не желаю помышлять:
Мне чувство матери одно теперь лишь мило
И молоко мое меня бы тяготило,
   Когда б не стала я питать».

    Так, истинная благость
   Без всякой мзды добро творит:
   Кто добр, тому избытки в тягость,
   Коль он их с ближним не делит.

  У барина была Собака шаловлива,
Хоть нужды не было Собаке той ни в чем:
   Иная бы таким житьем
   Была довольна и счастлива
   И не подумала бы красть!
  Но уж у ней была такая страсть:
   Что́ из мясного ни достанет,
     В минуту стянет.
   Хозяин сладить с ней не мог,
     Как он ни бился,
  Пока его приятель не вступился
  И в том ему советом не помог.
«Послушай», говорит: «хоть, кажется, ты строг,
  Но ты лишь красть Собаку приучаешь,
   Затем, что краденый кусок
    Всегда ей оставляешь.
  А ты вперед ее хоть меньше бей,
   Да кражу отнимай у ней».
  Едва лишь на себе Собака испытала
    Совет разумный сей,—
   Шалить Собака перестала.

  Не презирай совета ничьего.
   Но прежде рассмотри его.

   Со стороны прибыв далекой
В дремучий лес, Орел с Орлицею вдвоем
  Задумали навек остаться в нем,
  И, выбравши ветвистый дуб, высокой,
Гнездо себе в его вершине стали вить,
Надеясь и детей тут вывести на лето.
    Услыша Крот про это,
   Орлу взял смелость доложить.
Что этот дуб для их жилища не годится,
   Что весь почти он в корне сгнил
   И скоро, может быть, свалится;
  Так чтоб Орел гнезда на нем не вил.
Но кстати ли Орлу принять совет из норки,
  И от Крота! А где же похвала,
     Что у Орла
     Глаза так зорки?
И что за стать Кротам мешаться сметь в дела
      Царь-птицы!
  Так многого с Кротом не говоря,
К работе поскорей, советчика презря,—
   И новоселье у царя
   Поспело скоро для царицы.
Всё счастливо: уж есть и дети у Орлицы.
   Но что́ ж? — Однажды, как зарей,
  Орел из-под небес к семье своей
С богатым завтраком с охоты торопился,
   Он видит, дуб его свалился,
И подавило им Орлицу и детей.
   От горести не взвидя свету,
    «Несчастный!» он сказал:
«За гордость рок меня так люто наказал,
Что не послушался я умного совету.
   Но можно ль было ожидать,
Чтобы ничтожный Крот совет мог добрый дать?» —
   «Когда бы ты не презрел мною»,
Из норки Крот сказал: «то вспомнил бы, что рою
   Свои я норы под землей,
   И что, случаясь близ корней,
Здорово ль дерево, я знать могу верней».

    Проказница-Мартышка,
      Осел,
      Козел,
    Да косолапый Мишка
   Затеяли сыграть Квартет.
  Достали нот, баса, альта, две скрипки
   И сели на лужок под липки,—
   Пленять своим искусством свет.
Ударили в смычки, дерут, а толку нет.
«Стой, братцы, стой!» кричит Мартышка: «погодите!
Как музыке итти? Ведь вы не так сидите.
Ты с басом, Мишенька, садись против альта,
   Я, прима, сяду против вторы;
  Тогда пойдет уж музыка не та:
   У нас запляшут лес и горы!»
   Расселись, начали Квартет;
   Он всё-таки на лад нейдет.
   «Постойте ж, я сыскал секрет»,
  Кричит Осел: «мы, верно, уж поладим,
     Коль рядом сядем».
Послушались Осла: уселись чинно в ряд;
  А всё-таки Квартет нейдет на лад.
Вот, пуще прежнего, пошли у них разборы
      И споры,
    Кому и как сидеть.

Случилось Соловью на шум их прилететь.
Тут с просьбой все к нему, чтоб их решить сомненье:
«Пожалуй», говорят: «возьми на час терпенье,
  Чтобы Квартет в порядок наш привесть:
И ноты есть у нас, и инструменты есть:
    Скажи лишь, как нам сесть!» —
«Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье
   И уши ваших понежней»,
   Им отвечает Соловей:
   «А вы, друзья, как ни садитесь,
   Всё в музыканты не годитесь».

    В прекрасный летний день,
   Бросая по долине тень,
Листы на дереве с зефирами шептали,
Хвалились густотой, зеленостью своей
И вот как о себе зефирам толковали:
«Не правда ли, что мы краса долины всей?
Что нами дерево так пышно и кудряво,
   Раскидисто и величаво?
   Что́ б было в нем без нас? Ну, право,
  Хвалить себя мы можем без греха!
   Не мы ль от зноя пастуха
И странника в тени прохладной укрываем?
   Не мы ль красивостью своей
  Плясать сюда пастушек привлекаем?
У нас же раннею и позднею зарей
   Насвистывает соловей.
    Да вы, зефиры, сами
   Почти не расстаетесь с нами».—
«Примолвить можно бы спасибо тут и нам»,
Им голос отвечал из-под земли смиренно.
«Кто смеет говорить столь нагло и надменно!
    Вы кто такие там,
  Что дерзко так считаться с нами стали?» —
Листы, по дереву шумя, залепетали.

      «Мы те»,
    Им снизу отвечали:
  «Которые, здесь роясь в темноте,
  Питаем вас. Ужель не узнаете?
Мы корни дерева, на коем вы цветете.
    Красуйтесь в добрый час!
  Да только помните ту разницу меж нас:
Что с новою весной лист новый народится;
   А если корень иссушится,—
   Не станет дерева, ни вас».

    Охотно мы дарим,
  Что́ нам не надобно самим.
   Мы это басней поясним,
Затем, что истина сноснее вполоткрыта.

Лиса, курятинки накушавшись до-сыта,
И добрый ворошок припрятавши в запас,
Под стогом прилегла вздремнуть в вечерний час.
Глядит, а в гости к ней голодный Волк тащится.
  «Что, кумушка, беды!» он говорит:
«Ни косточкой не мог нигде я поживиться;
   Меня так голод и морит;
   Собаки злы, пастух не спит,
    Пришло хоть удавиться!» —
«Неужли?» — «Право так». — «Бедняжка-куманек!
Да не изволишь ли сенца? Вот целый стог:
   Я куму услужить готова».
А куму не сенца, хотелось бы мяснова —
   Да про запас Лиса ни слова.
    И серый рыцарь мой,
   Обласкан по́-уши кумой,
   Пошел без ужина домой.