Николай Лохматов - Листопад

- План мы выполним, - спокойно заметил Буравлев. - И школы обеспечим дровами в лучшие сроки. А задержка некоторая получилась из-за того, что мы уточняли и вносили поправки и в это дело. До сих пор строевой лес шел на дрова. Мы этого не хотим. Рубка идет выборочно. Потому и задержка. Подтвердит и Степан Степанович.

Ковригин вспылил:

- Теперь мое дело телячье - знай хвостом помахивай, - и шагнул к выходу. Но у двери задержался, бросил на Буравлева тяжелый взгляд: Поддержку ищешь? Не старайся - не найдешь!..

- Степан Степанович, ну что вы, ей-богу! Садитесь-ка сюда... Маковеев указал рукой на стул. - Мне кажется, Сергей Иванович поет не из той оперы... Для него важнее зона лесного благоустройства, чем техническая эксплуатация леса...

Ковригин прошел на прежнее место. Лицо его багровело от злости. Маковееву это было на руку, и он снова пошел в наступление.

- Я только что ходил по Красному бору, - издалека начал он. - Ничего не скажешь, лес хоть куда. Неба не видно. Я, правда, не придал значения его возрасту, но, судя по толщине стволов, ему лет сто, не меньше. Полная спелость наступила.

- Ровно наполовину ошиблись, Анатолий Михайлович, - уточнил Буравлев. - Отец сажал в год моего рождения.

- Да это и неважно. Сосны ядреные, одна к одной. Потомство уже успели дать. После них земля голой не останется. Подрост возьмет силу. Вот я и думаю, Сергей Иванович, не умышленно ли вы занижаете производственную мощность вашего леса и недодаете государству деловую древесину?

Ковригин ошалело уставился на Маковеева.

- Разве такой лес рубят? - удивился Буравлев. - Да без него Ока погибнет. Не без головы же люди умные его сажали.

Маковеев тяжело встал из-за стола, крупными шагами вымеривал комнату. Половицы под его тяжестью пискнули. Он про себя что-то высчитывал, прикидывал. Наконец сказал:

- Отсюда удобно и транспортировать баланс. Дороги накатанные. А весной вяжи плоты и пускай по реке. Доплывут сами. А Оку Красный бор не спасет. Это одни разговорчики...

- Только пилить бор ни в коем случае нельзя, - глухо возразил Буравлев. - Правильно, Степан Степанович?

Услышав свое имя, Ковригин учтиво поклонился:

- Благодарю вас за внимание!..

- Вы не на вечере художественной самодеятельности и это не сцена, обозлился Маковеев и резко бросил Буравлеву: - Что вы здесь вводите новые порядки? Пока государство доверило руководить лесхозом не вам, а мне. Вот и выполняйте, что вам говорят!.. А о вашем поведении, которое наносит вред государству, мы еще поговорим в подходящее для этого время, и не здесь...

Ковригин молчал. И тут Маковеев, видимо, сделал промашку. Полностью надеясь на помощника лесничего, он вдруг как бы невзначай сказал:

- О чем вы здесь, товарищ Буравлев, печетесь, не ново. Это до вас мог бы делать и Степан Степанович... А вас, видимо, послали для другого?

Ковригин покраснел и неожиданно для Маковеева взбушевался:

- Что я для вас, затычка для пустых бутылок! Все Ковригин да Ковригин! А может, Буравлев и прав! Вас завтра, глядишь, в область переведут, а то и в Москву. А Ковригину жить здесь. Дальше ему не тронуться: гайки слабы, колеса рассыпятся. Я кое-что понял хорошо, да жаль, что поздно, товарищ директор. В прошлый год кому-то срочно кряжи понадобились. Телеграмму-то вы направили: все выполнено. А кряжи те до сих пор лежат на делянках - гниют. Главное, оказывается, чтобы по бумагам числились, мол, столько-то кубиков заготовлено этого самого баланса... Фразы вы умеете красивые говорить. А Светлый ключ ради вашей милости высох. Меньше воды стало и в Жерелке... - Ковригин резко оттолкнул ногой стул и быстрым шагом пошел к выходу.

Маковеев в досаде кусал губы.

- Ишь раскипятился! Взбалмошный мужик... - с деланной веселостью, минуту погодя, говорил он. И, будто ничего не случилось, сказал Буравлеву примирительно: - А ну-ка, покажи мне планы свои на этот месяц... Давай кое-что уточним...

5

Стрельникова зашла на почту, чтобы отправить письма сыновьям, и там повстречала Буравлева.

- Гора с горой не сходится... - приветливо улыбаясь, протянула она ему руку. - А человек...

Буравлев не очень-то хотел этой встречи...

Но с почты вышли вместе.

У дороги, на ветле, суматошно каркали вороны. Морозило. Зимний день шел к концу. Над лесом малиновым заревом пламенел закат. Сумерки наплывали на Сосновку...

- Холодает... - просто чтобы не молчать, заметил он. На душе было тревожно. Может, зря послал свое письмо в райком, Ручьеву? Что это даст? Позвонит Маковееву, а тот разъяснит ему по-своему. Вот и всем стараниям конец. А вражды прибавится. Буравлев было уже намеревался вернуться на почту и забрать обратно письмо. Но что-то ему мешало это сделать... Он не слушал, что говорила его попутчица, а голос ее звучал по-молодому, игриво.

- Зайдемте ко мне. У меня дома есть согревающее, - предложила кокетливая учительница. - Вы же обещали?..

Из проулка выскочила машина и осветила их фарами. Буравлев придержал Евдокию Петровну за рукав.

- Вот шальной, так и сбить недолго! - возмутилась она.

Буравлев на этот раз все же решил зайти к ней в гости.

В небольшой избушке ему показалось уютно. На окнах красовались снежной белизны кружевные занавески. Стол был покрыт цветастой зеленой скатертью. Над широкой тахтой висел гобелен с оленями.

Стрельникова усадила гостя на кушетку, дала ему какой-то журнал, а сама стала хлопотать на кухне. Когда все было собрано на стол, достала из буфета бутылку столичной.

- Для вас припасла. Ждала, когда зайдете... погреться.

- Не пью, но по такому случаю можно.

- Давайте с вами, Сергей Иванович, выпьем за то, чтобы никогда не чувствовать себя одиноким, - предложила хозяйка и чокнулась. - Я замечаю, Сергей Иванович, что вы никак не можете прижиться здесь. Но вы сильный, выдюжите. - Она кокетливо скосила на него глаза, улыбнулась.

...Часы давно показывали за полночь. Буравлев не заметил, как охмелел и как он оказался почему-то на кушетке рядом с Евдокией Петровной. В груди стало тесно. Сердце колотилось гулко и часто. Такого ощущения он, пожалуй, не испытывал с тех пор, как вернулся с фронта к Кате. И ему чудилось, будто она лежит рядом с ним, как и тогда, с распущенными волосами и, прижимаясь к нему, тихо, совсем тихо, говорит: "Я так ждала тебя, Сережа!.." И он, словно завороженный, боится шевельнуть даже рукой, чтобы не спугнуть это чудесное видение.

- Погоди, я свет погашу. Не ровен час, кто увидит в окно, неожиданно просто сказала Евдокия Петровна.

А потом беспокойно шептала ему:

- Это бывает, Сережа. Не волнуйся... Полежи немного...

А Буравлев не слышал ее. В его воспаленной памяти все еще жила она, его Катя. Ее ни на час не мог забыть... И вдруг он опомнился. Как это он мог? Как? Сгорая от стыда, вскочил с кушетки и, нащупав в потемках полушубок и шапку, бросился к двери.