Николай Лохматов - Листопад

Маковеев говорил уверенно и приводил веские доводы. И казалось, убедил Ручьева. Но, подавая на прощанье руку, Ручьев заметил:

- Верно - сразу это трудно. Может быть, с передачей охотничьего хозяйства сразу и не решишь. Это нам не под силу. Но поразмыслить можно. А вот план обсадки Оки - реальный план. И райком полностью поддерживает его.

- Но поддержат ли там? - усомнился Маковеев. - Я сам не раз ставил этот, вопрос, но далее бумажной волокиты не пошло.

- Значит, Буравлев его поставил более убедительно!

- Горы бумаг исписал, Алексей Дмитриевич.

- Надо не только бумаги писать, но и действовать, тормошить, Анатолий Михайлович.

- Согласен, - кивнул Маковеев, - будем тормошить, - и подумал: "Опять этот Буравлев ножку ставит".

- Вы, кажется, в диссертации говорите о том, что лесхоз наиболее соответствует сейчас сложившейся системе в лесном хозяйстве...

- Да, у нас действует рациональная плановая система, строго согласованная с потребностями народного хозяйства.

- Но это только одна сторона... как говорят, медали. Потребность потребностью, а рациональна ли система восстановления леса?

- Но план потребности был и есть пока главный.

- Это я читал, кажется, в "Лесном вестнике".

- Моя статья.

- Ну что ж, надо учитывать, конечно, и реальность. Без планов тоже жить нельзя. Но есть и другое, не менее необходимое - подумать о самом лесе...

Маковеев вышел из райкома с раздвоенным чувством! "Я в свою пору поднимал этот же вопрос - и все напрасно. Одни были неприятности. У Буравлева рука легкая. Смотри, как его поддерживает Ручьев. Будто друзья вечные".

Самое неожиданное было впереди... Маковеева через неделю вызвали в управление. За час до отъезда он узнал, что, помимо его, через голову, вызвали и Буравлева.

2

Они шли узкой тропинкой, касаясь друг друга локтями. Березки тянули к ним свои обледенелые, тонкие ветви. Под ногами поскрипывал снег, да из глубины урочища доносился стук работяги-дятла.

- Почему вы поругались с моим отцом? - первой нарушила молчание Наташа. В ее голосе послышался упрек.

Маковеев снисходительно взглянул на нее.

- Нет, вы все же скажите.

- Просто по-разному смотрим на некоторые вещи. Вот и не можем ужиться.

- А вы уживитесь, - посоветовала она. И глаза ее повлажнели. - Вы еще не знаете, какой он добрый!

Маковеев остановился. Слова ее показались до того наивными, что он жалостливо посмотрел на Наташу. Маленькая девочка!

Потом обхватил ее за плечи и притянул к себе:

- Милая, пойми, отец твой очень упрям. А я не нянька, чтобы уговаривать его. Я - директор крупного лесхоза...

Наташа на шаг отступила с тропинки.

Маковеев продолжал:

- У нас есть свои законы, их не обойдешь.

- А если они порой тормозят дело? - горячо вставила Наташа. - Тогда как поступать?..

- Такого у нас не бывает. Все распоряжения идут сверху. А там, сама знаешь, люди с головой сидят. Да и я, по-твоему, что-нибудь стою или нет? - Губы Маковеева обиженно дернулись.

- А разве там люди неспособны ошибаться? - не сдавалась Наташа. Откуда им знать, нужно этот бор рубить или нет?

Для Маковеева такой разговор был совсем ни к чему. Он только вернулся из областного управления. Много было спору и о нем и о Буравлеве. Но больше всего ругали его, Маковеева. План есть план. Да и что она понимает, эта хорошенькая и наивная девочка!

- Отец прав, - между тем продолжала наступать Наташа. - Так почему вы не хотите поддержать его?

Лицо ее горело от возбуждения. Такая Наташа еще больше нравилась Маковееву. Весело тряхнув головой, он крикнул:

- Смотри, белка!.. - и озорно сорвался с места.

Остановились они у оврага, возле разлапистой кустистой ели. На темно-зеленых хвоинках поблескивали звездочки-снежинки. В густой хмари притаились красноперые клесты. Но белки там не было. Не было ее следов и вокруг на снегу.

- Где же она?

- Кто ее знает? - пожал плечами Маковеев. - Возможно, через овраг стреканула.

Наташа поняла, что белки вовсе и не было.

3

Возвращались поздно вечером. Над старой сосной за дорогой блестел тоненький серпик месяца. Под ним курчавое облачко.

И каждый вечер, в час назначенный,

Иль это только снится мне...

И Наташе чудилось, что она слышит вовсе не Маковеева, а своего школьного учителя.

Над головой в далеком фиолетовом небе, будто на волшебной ладье, плыл молодой месяц. Наташа и стихи, и месяц над головой воспринимала как единую музыку, которая жила в ней...

- Тебе не нравится, как я читаю?

- Я эти стихи очень люблю. Они напоминают мне о многом.

- Да-да, и я тоже...

Девичий стан, шелками схваченный

В туманном движется окне...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

1

К мохнатым вековым елям прижалась сторожка лесника. Солнце редко пробивалось сквозь густые ветви. Под их сенью прочно поселился вечерний полумрак.

Редко кто помнил, когда и кто построил эту избушку. Только подгнившая гонтовая крыша, и погрязневшие бревенчатые стены говорили, что ей не меньше лет, чем ее хозяину, Трофиму Назаровичу Прокудину. Безмолвие и покой витали здесь повсюду. Лишь иногда спугивал сонливую тишину заливистый лай старого Барбоса.

А когда-то сюда по воскресным дням с женой и дружками заходил Родион Пухов. Сторожка сразу оживала, наполнялась голосами. Гости готовили уху, пели старинные песни. Прокудин забывал об одиночестве: много рассказывал, был весел. А хороший разговор, как известно, - лекарство. Но все это было когда-то. Не стало Родиона Пухова - придавило его деревом, с тех пор осиротела избушка. Правда, забегал сюда ненароком сын, Васек. Поделится новостями и - айда. У него свои заботы: школа, уроки... Изредка приходила жена Пухова. Стирала, мыла полы, готовила обед. Прокудин молча носил воду, рубил дрова. Старался не докучать ей своими расспросами. Глядь - и вечер в окне. Старик провожал ее до речки, в дорогу совал в корзинку сушеные грибы, ягоды. А проводив, снова оставался один. Так и шли дни...

Сегодня тоже приходила жена Пухова. Прибрала, починила бельишко. Как обычно, пошел провожать. Заодно, возвращаясь, завернув на делянку посмотреть, как идет расчистка. Взглянул и на штабеля: на месте ли?

Обогнув еловую заросль, от неожиданности развел руками. На прогалине, там, где были сложены бревна, - пусто. На укатанном снегу в беспорядке валялось лишь несколько кряжей. След грузовой машины вел к дороге.

Прокудин снова повернул к прогалине, надеясь обнаружить хотя бы какую-либо улику, чтобы потом найти вора.

Старик с тревогой подумал: "Как доложить лесничему? Пролежал на печи, старый пень..." Что-то звякнуло под ногой. Прокудин ковырнул носком валенка снег и увидел металлический предмет.

Старик поднял его. Это была зажигалка. Нажал кнопку. Из коробочки выскочило изображение нагой женщины. Вспыхнул огонек. "Мудреная. Остатки войны. Фашисты развлекались". Такую зажигалку он видел у кого-то совсем недавно. Но у кого? Никак не мог припомнить.